Пазухи (деревня)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Деревня
Пазухи
Страна
Россия
Субъект Федерации
Вологодская область
Муниципальный район
Сельское поселение
Координаты
Тип климата
умеренно-континентальный
Население
0 человек (2002)
Часовой пояс
Почтовый индекс
162394
Автомобильный код
35
Код ОКАТО
[classif.spb.ru/classificators/view/okt.php?st=A&kr=1&kod=19214884031 19 214 884 031]
Рег. номер
1343
Показать/скрыть карты

Пазухи — деревня в Великоустюгском районе Вологодской области.

Входит в состав Юдинского сельского поселения[1], с точки зрения административно-территориального деления — в Юдинский сельсовет.

Расстояние по автодороге до районного центра Великого Устюга — 6 км, до центра муниципального образования Юдино — 5 км. Ближайшие населённые пункты — Петровская, Коробово, Галкино, Сереброво, Шатрово, Никулино, Нокшино, Заямжа.

По данным переписи в 2002 году постоянного населения не было[2].

Напишите отзыв о статье "Пазухи (деревня)"



Примечания

  1. [zakon.scli.ru/ru/legal_texts/all/extended/index.php?do4=document&id4=b88d87ec-52ec-4cd4-9244-6e8c16be2ef7 Закон Вологодской области от 06.12.2004 № 1109-ОЗ «Об установлении границ Великоустюгского муниципального района, границах и статусе муниципальных образований, входящих в его состав»]
  2. Данные переписи 2002 года: таблица 2С. М.: Федеральная служба государственной статистики, 2004.

Ссылки

  • [www.booksite.ru/fulltext/cha/iki/na/4.htm Пазухи] // Чайкина Ю. И. Географические названия Вологодской области: Топонимический словарь. — Архангельск: Северо-Западное книжное издательство, 1988.
  • [vologda-oblast.ru/ru/government/municipalities/atu/index.php?okato_15=19+214+884+031 Пазухи] в реестре населённых пунктов Вологодской области


Отрывок, характеризующий Пазухи (деревня)

В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.