Педагогическое общество (1859-1879)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Педагогическое общество — в Российской империи санкт-петербургское общество наставников и преподавателей, возникшее из их педагогических собраний, происходивших с 1859 года.



История

По уставу, утверждённому 27 января 1869 года, общество, сближая педагогов между собой в видах соглашения различных взглядов и уяснения встречающихся на практике разногласий, имело целью содействовать развитию и совершенствованию воспитательно-учебной практики[1].

В 1876—1877 годах общество имело свой печатный орган под названием «Педагогическая летопись». Отчёты о заседаниях общества печатались в «Семье и школе» и других изданиях[1].

В этих собраниях участвовали П. Г. Редкин, А. С. Воронов, К. И. Люгебиль, И. Паульсон, Н. Х. Вессель. Председателем общества долго был Редкин, а на момент закрытия — В. Евтушевский.[1]

Общество старалось быть отзывчивым на педагогические злобы дня и подвергало критике порядки, существовавшие в учебных заведениях. Введение классической системы в русские гимназии вызвало ряд дебатов, которыми осталось недовольно министерство народного просвещения. После доклада профессора Модестова о классической системе образования, министр народного просвещения, граф Д. А. Толстой, бывший в числе почётных членов общества, исходатайствовал высочайшее повеление 3 декабря 1879 года о закрытии общества. Оставшееся после него имущество было передано в санкт-петербургский комитет грамотности.[1]

Напишите отзыв о статье "Педагогическое общество (1859-1879)"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Педагогическое общество (1859-1879)

– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.