Плюшар, Адольф Александрович
| Адольф Александрович Плюшар |
Адо́льф Алекса́ндрович Плюша́р (фр. Adolphe Pluchart; 1806, Санкт-Петербург — 23 марта (4 апреля) 1865, там же) — крупный русский издатель XIX века.
Первый издатель «Ревизора» (1836), перевода «Фауста» (1838[1]) и первой российской, оставшейся незавершённой энциклопедии «Энциклопедический лексикон» (1835—1841), собравшей значительный коллектив авторов.[2][3]
Старший брат художника Евгения Плюшара (1809 — ок. 1880).
Содержание
Биография
Сын российского издателя А. И. Плюшара (1777—1827) и его жены Генриетты. Отец был приглашён из Германии на службу в России директором типографии Иностранной коллегии (1805). Адольф учился в пансионе Муральта в Петербурге, изучал типографское искусство в Париже у Дидо. После смерти отца в 1827 году типографией некоторое время заведовала его вдова (на книгах обозначалось: Imprimerie de m-me veuve Pluchart et fils), но вскоре дело перешло в руки Адольфа Плюшара.
По отзыву современников, это был человек умный, предприимчивый и решительный. Плюшар завоевал общее внимание, открыл лучший в то время книжный магазин в центре столицы — в «Доме Косиковского» на Большой Морской улице. Магазин именовался «Французским литературным салоном». Здесь часто собиралась петербургская интеллигенция — издатели, художники, учёные, артисты, литераторы. В «Доме Косиковского» поселился и Адольф Плюшар со своим многочисленным семейством. Один из современников вспоминал, что «великолепная его квартира на Большой Морской отделана была со всею роскошью: мебель, зеркала, бронза, ковры, у дома — экипажи, лошади — умопомрачение!»[4]
Типографию он оборудовал приспособлениями для выпуска красивых изданий, и последние, нередко многотомные, одно за другим наполняли книжный рынок.
Значительным предприятием его в издательском деле был Энциклопедический лексикон (1835—1841), вышедшие 17 томов которого в своё время были выдающимся явлением и являлись образчиком в изданиях подобного рода. Энциклопедический лексикон имеет свою историю, характерную для того времени; Плюшар, как издатель, вложил в него массу средств, энергии и труда, но ему пришлось бороться с препятствиями, воздвигнутыми тогдашними литераторами, и в 1841 г. он должен был прекратить издание.
С 1838 г. А. А. Плюшар начал издание иллюстрированных сочинений, и первой книгой в этом роде был «Дон Кихот» в переводе К. П. Масальского с превосходными иллюстрациями.
В 1840-х годах дела Плюшара значительно пошатнулись, и он принуждён был заняться изданием различных сборников повестей, анекдотов и пр. В конце 1842 года Плюшар начал издавать сборники переведённых с французского статей под заглавием: «Сорок сороков повестей, тысяча анекдотов, острот, каламбуров, шуток и пр.» В этом издании принимал участие никому тогда не известный Д. В. Григорович. С 1848 г. Плюшар стал составлять «Гирлянду. Журнал новейших образцов для шитья, вышивания» и пр., издание которого принял на себя В. Генкель (СПб., in 4°, 1848—1856 г.), а с 1850 г. вместе с В. Генкелем издавал «Живописный сборник замечательных предметов из наук, искусств, промышленности и общежития» (in 4°, 1850, 1852, 1853, 1857 и 1858 гг. и за 1859 г. № 1, изданный одним Плюшаром); с 1858 г. Плюшар является самостоятельным издателем «Весельчака, журнала всяких разных странностей, светских, литературных, художественных и иных» (in 4°, 1858 и за 1859 г. только 7 №).
Из других изданий можно отметить «Библиотеку путешествий», 8 томов (СПб. 1854); «Тысяча анекдотов, острот, каламбуров, шуток, глупостей и пр.», 10 томов; «Погибшие создания», с рисунками А. И. Лебедева; «Шутки художника» H. Иевлева и др.; немало изданий выпустил Плюшар и для детей, как например «Библиотека для маленьких читателей, содержащая в себе повести, рассказы и театр», 10 томов с картинками.
Его последним предприятием стал «Проект щитовых и столбовых объявлений» для информационных вывесок на улицах. С идеей проекта Плюшар обращался ещё к Николаю I, но потерпел неудачу. Через 25 лет Плюшар в компании с художником М. О. Микешиным добился концессии. Соизволение императора было получено, но совершенно неожиданно вдохновитель идеи Плюшар захворал и скончался.
А. А. Плюшар немало потрудился для русской литературы как издатель. В литературе, как писатель, он почти никакого участия не принимал: известны только его полемические ответы на различные библиографические отзывы, как например «Ответ издателя „Энциклопедического Лексикона“ на статью „Северной Пчелы“» (Греча), № 298—300 (1836 г.) — в «Литературных Прибавлениях к Русскому Инвалиду» 1837 г., № 2 и 4; подобная же статейка его есть и в «Русском Инвалиде» 1848 г.
Похоронен на Выборгском католическом кладбище в Санкт-Петербурге.
Напишите отзыв о статье "Плюшар, Адольф Александрович"
Примечания
- ↑ В переводе Эдуарда Губера (1814—1847)
- ↑ [eliseevy.ru/publ/stati/nevskij_prospekt_dom_15/6_dom_kosikovskogo/6-1-0-20 6. Дом Косиковского — Невский проспект, дом 15 — Статьи — Каталог статей — Купцы Елисеевы. Этапы большого пути]
- ↑ [walkspb.ru/zd/nevskiy15.html Дом Чичерина (Невский пр., 15) — история и фотографии — Прогулки по Петербургу]
- ↑ [publish.ruprint.ru/stories/9/98_1.php Б. Самородов. Петербургские книгоиздатели Плюшары] — Вести из прошлого 15/06/2004 — RuPrint.Ru
Литература
- Некролог в «Иллюстрированной газете», 1865, № 13.
- Воспоминания И. И. Панаева, ч. I, стр. 48—53;
- «Иллюстрированная Газета» 1865 г., № 13, стр. 207—208;
- Месяцеслов на 1866 г. М., 1866 г., стр. 101—102;
- «Рус. Архив» 1870 г., № 7, столб. 1247—1272 (H. И. Грота); № 10, столб. 1940—1942 (М. Н. Лонгинов); 1882. № II, стр. 275 и сл.;
- Краткий обзор книжной торговли Глазуновых. СПб., 1882 г., стр. 64—65;
- «Русская Старина» 1889 г., № 9, стр. 539; 543, 545; № 10, стр. 103—104 (А. В. Никитенко;
- то же в его «Записках»);
- «Заря» 1871, № 4 (В. П. Бурнашев);
- «Историч. Вестник» 1888, № 5, стр. 439 и сл. (Старый библиограф);
- «Собрание мнений митроп. Москов. Филарета», том дополнительный, стр. 450—451;
- «Москвитянин» 1853 г., № 5, отд. V, стр. 12—18;
- «Сборник Московской Иллюстрированной Газеты», М. 1891 г. стр. 89 и сл.
Ссылки
- [sales-books.by.ru/knigoved/plushart/page02.htm Андерсон В. Л. Семейство Плюшар — типографы], «Русский библиофил», 1911, № 1.
Отрывок, характеризующий Плюшар, Адольф Александрович
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.
Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
