Оливерос, Полина

Полина Оливерос
Основная информация
Полное имя	англ. Pauline Oliveros
Дата рождения	30 мая 1932(1932-05-30) (91 год)
Место рождения	Хьюстон, США
Страна	США США
Профессии	музыкант, композитор
Инструменты	аккордеон
Коллективы	Deep Listening Band
Сотрудничество	Элен Фулман
[www.paulineoliveros.us lineoliveros.us]

Полина Оливерос (англ. Pauline Oliveros; род. 30 мая 1932, Хьюстон) — американская аккордеонистка и композитор.

Училась на музыкальном факультете Хьюстонского и Калифорнийского университетов. С начала 1960-х гг. активная участница экспериментов по расширению возможностей электронной музыки, проходивших в Сан-Францисском центре музыкальных записей (англ. San Francisco Tape Music Center). В 1962 г. Оливерос стала лауреатом международного конкурса молодых композиторов Gaudeamus (Нидерланды).

С конца 1980-х гг. наиболее заметная часть музыкальной активности Оливерос проходит в рамках основанного ею музыкального коллектива «Deep Listening Band», занимающегося музицированием и записью музыки в пространствах с усиленным резонансом (пещерах, гигантских цистернах и т. п.).

Ранние годы

Оливерос окончила музыкальный факультет Ребекки и Джона Мур (The Rebecca and John J. Moores School of Music) Хьюстонского университета и Калифорнийский университет в Сан-Франциско, где одним из её учителей был американский композитор Роберт Эриксон (англ. Robert Erickson). Полина Оливерос была членом марширующего оркестра Хьюстонского университета, и одним из членов-основателей местного филиала почётной женской студенческой оркестровой общины Tau Beta Sigma.

Оливерос — одна из первых членов Центра Музыкальных Записей Сан-Франциско, который в 60-х годах был важным источником электронной музыки на западном побережье США. Позже Центр был перенесён в колледж Миллз, а Оливерос стала его первым директором. Ныне — Центр Современной Музыки. В своих выступлениях и записях Оливерос много импровизирует с помощью Расширенной Инструментальной Системой (англ. Expanded Instrument System) — разработанной ею электронной звукообрабатывающей системой.

Калифорнийский университет, Сан-Диего

В 1967 году Оливерос покинула Миллз, чтобы занять должность на факультете музыкального отделения в Калифорнийском университете в Сан-Диего. Там Оливерос познакомилась с теоретическим физиком и мастером карате Лестером Ингбером, с которым она сотрудничала в определении процессов, относящихся к вниманию, применительно к слушанию музыки. Так же, Оливерос занималась карате под руководством Ингбера и получила чёрный пояс. В 1973 году Оливерос руководила исследованиями в новом Центре Музыкального Экспериментирования при университете. Она занимала должность директора центра с 1976 по 1979 г. В 1981 году, чтобы избежать сужения круга творческих интересов, она отказалась от постоянной должности в калифорнийском университете и переехала в северную часть Нью-Йорка, чтобы стать независимым композитором, артистом и консультантом.

Deep Listening

Оливерос ввела в обиход термин Deep Listening (Глубокое Слушание) в 1991 году, и, по аналогии с этим термином, дала название своей группе — The Deep Listening Band и методике Глубокого Слушания (Deep Listening program), которой обучают в Институте Глубокого Слушания (англ. Deep Listening Institute, Ltd.) (изначально — Фонд Полины Оливерос, основан в 1985 г.). В программу курса Глубокого Слушания включены: ежегодные ретриты в Европе и США — в штате Нью-Мексико и в пригороде на севере Нью-Йорка, образовательные и сертификационные программы. Ретриты посвящены раскрытию творческих способностей через активное слушание звуков окружающей среды и медитативной музыки, написанной преподавателями института Глубокого Слушания. The Deep Listening Band, участниками которой являются Оливерос, Дэвид Гэмпер и Стюарт Демпстер, специализируется на исполнении и записи музыки в пространствах с усиленным резонансом, таких как пещеры, соборы и подземные водохранилища или цистерны. Группа сотрудничала с Элен Фулман (англ. Ellen Fullman) — изобретателем инструмента Длинные струны (англ. long string instrument), который представляет собой резонатор с перпендикулярно воткнутыми в него струнами, длина которых варьируется от 16 до 60 метров; а также с бесчисленным множеством других музыкантов, танцоров и исполнителей.

Акустическая осознанность

Музыковед Хайди фон Гунден (1983, стр. 105—107) описывает новую музыкальную теорию, развитую Оливерос в предисловии к её «Акустическим Медитациям» (англ. Sonic Meditations) и других статьях, называя её «акустической осознанностью». Акустическая осознанность — это способность сознательно концентрировать внимание на музыкальных звуках и звуках окружающей среды, требующая постоянной готовности и склонности к непрерывному слушанию.

Эту теорию можно сравнить с концепцией визуальной осознанности английского художника и писателя Джона Бергера (англ. John Berger), описанной в его книге «Способы видения» (англ. Ways of Seeing). «Акустическая осознанность представляет собой синтез психологии сознания, физиологии боевых искусств и социологии феминистического движения». Акустическая осознанность описывает два способа обработки информации: фокусное внимание и всеобъемлющее внимание — им соответствуют графические изображения точки и круга, которые Оливерос в указанном порядке использует при создании своих произведений. Позже изображение мандалы было преобразовано и расширено: мандала была поделена на четыре части, которые символизировали активное извлечение звука, воображение звука, слушание существующего звука и запоминание услышанного звука. Эта модель использовалась при создании «Акустических медитаций» (англ. Sonic Meditations).

Применение этой теории на практике позволяет создавать «сложные акустические массы, имеющие сильный тональный центр», — фокусное внимание создаёт тональность, а всеобъемлющее внимание создает звуковую массу, меняющийся тембр, атаку, длительность, мощь и иногда высоту тона. На практике эта теория так же порождает нетрадиционные для представлений продолжительность и место, когда для прослушивания необходимо много часов, или оно должно происходить при определённых условиях.

Эта теория пропагандирует идею легко извлекаемых звуков, таких как вокальные, и «говорит, что музыка должна быть доступна всем и везде».

Композитор, учитель, автор

В 1994 году Оливерос получила грант от Фонда Современного Искусства.

В настоящий момент она преподаёт в Политехническом институте Ренсселера и колледже Миллз.

Оливерос — автор четырёх книг, Initiation Dream, Software for People, The Roots of the Moment, и Deep Listening: A Composer’s Sound Practice. Недавно она написала главу для Sound Unbound: Sampling Digital Music and Culture (The MIT Press, 2008), под редакцией Пола Д. Миллера, он же — DJ Spooky.

В 2009 году получила награду Уильяма Шумана от Школы Искусств Колумбийского Университета.

Литература

• Von Gunden, Heidi. The Music of Pauline Oliveros. — Metuchen: Scarecrow Press, 1983. ISBN 0-8108-1600-8.

Ссылки

• [www.paulineoliveros.us/ Официальная страница]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Оливерос, Полина

Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.