Пятая Гугенотская война
| Пятая Гугенотская война | |||
| Основной конфликт: Религиозные войны во Франции | |||
| Дата |
1574–1576 | ||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Неопределённый | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Пятая Гугенотская война (1574—1576 годы) — вооружённый конфликт внутри Французского королевства, ставший пятой из восьми религиозных войн. В отличие от предыдущих конфликтов, в этом помимо ультракатоликов и гугенотов участвовала умеренно-католическая партия недовольных, выступавшая за установление гражданского мира на основании политики веротерпимости и сделавшая своим вождём герцога Алансонского, стремившегося занять престол в обход старшего брата. Герцог поднял мятеж в союзе с рядом гугенотских вельмож и протестантов Германии и, несмотря на поражение при Дормане, добился уступок для гугенотов и лично для себя.
Истоки конфликта
После Варфоломеевской ночи часть католического дворянства перешла на умеренные позиции, связывая выход из гражданских войн с религиозным компромиссом и считая возможным для достижения этой цели союз с гугенотами. Лидером «недовольных», как называли их сторонники Гизов, стал младший из королевских братьев Франсуа Алансонский, который, видя, что Карл IX умирает, надеялся усилить своё влияние и захватить престол. В 1573—1574 годах Алансон организовал с этой целью ряд заговоров, в которых принял активное участие насильно удерживавшийся при дворе Генрих Наваррский. Все эти заговоры провалились, а принцы даже некоторое время содержались в заключении.
В это же время гугеноты Франсуа де Ледигьер и Монбрен фактически контролировали Дофине, а один из «недовольных» Анри де Монморанси был почти независимым правителем Лангедока. Когда на престол взошёл Генрих III, Монморанси потребовал от него восстановления прав для гугенотов и изгнать советников-итальянцев (4 ноября 1574 года), а затем начал военные действия.
Ход войны
Первоначально военные действия ограничивались несколькими южными провинциями. Королевские войска безуспешно осаждали крепость Ливрон, которую удерживали «недовольные», Монморанси осаждал Сен-Жиль. В Ниме «недовольные» и гугеноты заключили союз против короля; в этой ситуации последний был вынужден пойти на компромисс, но уже в апреле 1575 года гугеноты потребовали от Генриха III полного равноправия двух религий, и война возобновилась.
15 сентября 1575 года герцог Алансонский бежал из Парижа к своим сторонникам, уже сформировавшим армию. Союзники герцога принц Конде и Иоганн Казимир Пфальцский вторглись во Францию с востока; первому из них была обещана полная свобода вероисповедания, второму — Мец, Туль и Верден. Генрих де Гиз разбил войско «недовольных» под командованием Гийома де Монморанси при Дормане (10 октября), но те уже в декабре получили новые подкрепления из Германии, а в феврале 1576 года и Генрих Наваррский бежал из Парижа и закрепился на нижней Луаре.
Генриху III пришлось идти на очередной компромисс. Франсуа Алансонский получил новые обширные владения, а гугеноты согласно Эдикту в Болье свободу вероисповедания по всей стране, кроме Парижа, право занимать государственные должности, крепости в каждом бальяже и создание судебных палат, где должны были быть представлены обе конфессии.
В художественной литературе
События Пятой Гугенотской войны в существенно видоизменённом виде изображены в романе Александра Дюма «Графиня де Монсоро».
Источники
- С. Балакин. Генрих IV. М., 2011. С. 100—115.
- Л.Фрида. Екатерина Медичи. Итальянская волчица на французском троне. М., 2012. С. 416—467.
- Эрланже. Генрих III. М., 2002. С. 195—230.
Напишите отзыв о статье "Пятая Гугенотская война"
Отрывок, характеризующий Пятая Гугенотская война
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
