Рагби (школа)

Школа Рагби (или школа Регби, англ. Rugby School) — британская публичная школа, которая является главной достопримечательностью одноимённого города в графстве Уорикшир. В школе обучается около 830 мальчиков в возрасте от 11 до 18 лет. Также в школе обучаются и девочки.

Школа была основана в 1567 году на средства местного купца Лоуренса Шериффа, который сколотил состояние на поставках овощей для королевского двора. Шерифф рассчитывал, что это будет бесплатная школа для мальчиков из окрестных селений. До 1667 года сведения об учреждении крайне обрывочны, долгое время его развитию мешали судебные тяжбы между попечителями.

Взлёт репутации школы в Рагби приходится на начало XIX века. Основная заслуга в этом принадлежит Томасу Арнольду (директор в 1828—1842 годах), который попытался сделать Рагби основным конкурентом Итонского колледжа в качестве наиболее фешенебельной школы Британии. При Арнольде упор был сделан на прививании мальчикам христианских ценностей и атлетической физической подготовке. Поощрялись командные игры, включая названную именем школы игру регби. У стен школы высится памятник создателю этой игры Уильяму Эллису. Арнольдовская модель публичной школы в викторианскую эпоху стала канонической и была перенесена на другие закрытые учебные заведения такого типа. Ядро школьного кампуса составляет георгианская застройка. Строительство главного здания было закончено в 1815 году. На исходе викторианской эпохи достройку школьного комплекса курировал известный мастер неоготики Уильям Баттерфильд.

В литературе

• В Рагби арнольдовского периода происходит действие автобиографического романа Томаса Хьюза «Школьные годы Тома Брауна» (1857).

Ссылки

• [www.rugbyschool.net/ Официальный сайт]

Отрывок, характеризующий Рагби (школа)

– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!