Рондаш

Рондаш (англ. Rondache) — европейский щит конников раннего Средневековья. Изготавливается из лёгкого дерева, часто обитого кожей и усиленного металлическими гвоздями, накладками и умбоном. Обычно круглой формы, реже — заострённый книзу. Производился в различных вариантах в Европе с X по XIII век.

Появление и история

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Предшественником рондаша считается фехтовальный щит. Малый итальянский фехтовальный щит длиной 60 см был узким и закрывал только кисть руки. Самым главным его достоинством было железное острие, прикрепленное к одной из сторон щита. Это смертоносное приспособление превращало щит в оружие. Воин, вооруженный таким щитом, получал явное преимущество в поединке, так как у него было и средство защиты, и имелось дополнительное оружие в левой руке. Маленькие фехтовальные щиты снабжались иногда секретом: лезвие щита могло быть спрятано внутри и выскакивало наружу с помощью пружины. Ввиду явного превосходства фехтовальных щитов над обычными щитами в конце X века появляется похожее оружие и для военных целей у итальянцев и испанцев.

Рондаш — это оружие-щит, который состоял из множества частей. К железной перчатке прикреплялся круглый щит, окружность которого часто вырезана зубцами, эти зубцы являлись ловушками для клинков противника. Под рукавицей к щиту прикрепляли лезвие, которое выступало из-за края щита на 50 см. Часто на щите и железной перчатке помещали дополнительные лезвия и штыри, многие из которых были с пилообразным лезвием. Итальянцы и испанцы были увлечены тактикой ночных нападений, поэтому многие щиты на верхнем крае снабжались круглым отверстием для размещения потайных фонарей. Свет фонаря проходил через отверстие, которое можно было открывать и закрывать по желанию с помощью круглой задвижки. Такие щиты получили название фонарные щиты (нем, Laternenschild). С ростом эффективности огнестрельного оружия щиты становились все крепче и тяжелее. Ни один щит не выпускался мастером-оружейником без свидетельства о его пуленепробиваемости, для чего делался пробный выстрел из аркебузы с расстояния ста шагов. Вес некоторых щитов достигал 9 и даже 10 килограммов.

Рондаш траншейный

Траншейный рондаш представляет собой совокупность наруча, рыцарской перчатки, а также рондаша. Края рондаша покрывались специальными зубцами, которые служили отпором при ударе. Внутренняя сторона предусматривала приспособления, на которые крепились шпага и фонарь. Фонарь мог светить из открывающегося отверстия. Рондаш обычно носился на левой руке.

Павел фон Винклер дает такое описание траншейного рондаща:

В траншеях воины долго сохраняют ещё употребление рондаша, который имеет особенное устройство и образует род наруча. Рукавица для левой руки прикрепляется к диску, а под рукавицей к щиту приделывается шпага, выступающая из-за края его на 50 см; окружность щита вырезана зубцами для отражения ударов. На внутренней стороне диска, недалеко от края, приделывается фонарь, свет которого проходит через отверстие; последнее можно по желанию открывать и закрывать посредством круглой задвижки. Этот рондаш, без сомнения, первых годов XVII столетия.

См. также

• Рондашер или родельерос (en:Rodeleros) — пеший мечник с рондашем и эспадой в армиях эпохи Возрождения
• Пата (оружие)
• Тарч (русский щит)
• Тарч (западноевропейский щит)
• Защитное снаряжение Средневековой Европы

Ссылки

• [hagencey.narod.ru/Oryg/Shiti/sh7.html Щиты (рондаш)]
• [www.weaponplace.ru/shields.php История щитов]

Отрывок, характеризующий Рондаш

Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.