Родельерос

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Родельерос (исп. rodeleros — «щитоносцы», также называемые espadachines — «меченосцы» или «фехтовальщики») — испанские пехотинцы начала XVI века (ненадолго возрождённые в XVII веке), вооружённые стальными щитами (известными как rodela), или баклерами, и мечами. В других странах подобные бойцы могли называться рондашьерами.

Задуманные изначально в Италии, как попытка возрождения легионеров, они были заимствованы испанцами, и использовались с большой эффективностью во время Итальянских войн в 1510—20-х годах.

Большинство конкистадоров Эрнана Кортеса были именно родельерос: в 1520 году 1000 из общего количества 1300 человек, в 1521 году 700 родельерос и только 118 аркебузиров и арбалетчиков. В частности, Берналь Диас, описавший завоевания Кортеса, был одним из его родельеро.

Когда испанцами были приняты colunella (первые смешанные формирования из пикинёров и стрелков), они стали использовать небольшие отряды бойцов с мечами и щитами для стремительной атаки противника, подготавливавшей атаку медлительных пикинёров. Швейцарцы использовали для подобной цели алебардщиков, а немцы — ландскнехтов с цвайхандерами. В битве при Равенне (1512) эта тактика оказалась смертоносной для противника, но когда родельерос оказывались перед пикинёрами, державшими свой строй, как, например, в битве при Семинаре, они несли большие потери. Также они были уязвимы для атак кавалерии. В конце концов, взвесив сильные и слабые стороны родельерос, испанцы пришли к выводу, что их уязвимость на поле боя перевешивает их достоинства. В результате при формировании терций в 1530-х годах от применения родельерос как отдельных единиц отказались, и они были реорганизованы из отдельного отряда в отряд в составе испанской терции.

Позднее делались попытки возрождения подобных пехотинцев, например, Морицем Оранским, вооружившим свои войска мечом и баклером в дополнении к пике. Также во время Тридцатилетней войны некоторые военные теоретики предлагали ставить перед пикинёрами мечников с металлическими щитами для того, чтобы защитить их от расстрела вражескими мушкетёрами, но сомнительно, чтобы подобная тактика применялась успешно или в больших количествах.



Пандуры в культуре

  • В серии компьютерных стратегий «Казаки», производимых GSC Game World, родельерос под наименованием «рундаширы» представляют Австрию. Они вооружены мечом со щитом и обладают неплохими параметрами в ближнем бою.

Напишите отзыв о статье "Родельерос"

Литература

  • Oman, Charles (1991). A History of the Art of War in the Sixteenth Century. Greenhill Books. ISBN 978-0-947898-69-4.

См. также

Отрывок, характеризующий Родельерос

Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.