Салтовское городище
Салтовское городище или Верхне-Салтовское городище[1] — древний археологический памятник, расположенный возле села Верхний Салтов Волчанского района Харьковской области.
Содержание
История исследований
Исследование его началось в 1900 году местным учителем В. А. Бабенко, который на склоне одного из многочисленных оврагов обнаружил древнее захоронение в катакомбе. Раскопками, проведёнными в послевоенное время, было установлено, что здесь находятся остатки древнего средневекового города, входившего в Хазарский каганат[2]. Располагался он на правом берегу реке Северский Донец, занимая склоны и край возвышенности берега, который поднимается сейчас почти на 40 метров над уровнем Печенежского водохранилища.
Обнаруженные объекты
Площадь города составляла 120 гектаров. В юго-восточной части городища находилась мощная крепость с каменной цитаделью. К крепости примыкал большой посад. С трех сторон городище окружали земляные валы и рвы. Склон, обращенный к реке, при строительстве города был срезан и из-за большой крутизны практически стал недоступен для противника. Укрепления сохранились частично, земляные валы во многих местах срыты.
Посредине городища под прямым углом к реке проходил глубокий ров, который делил крепость на две части — северную и южную. Северная часть крепости представляла собой цитадель: по её периметру за земляными укреплениями стояли каменные стены шириной до четырех метров. По обеим сторонам стены был каменный панцирь, выложенный из грубо обтёсанных или совсем не обработанных плит больших размеров из крупнозернистого песчаника. Внутреннее пространство панциря было заполнено землей, мелкими камнями и щебнем, а затем несколько раз залито водой и утрамбовано. В десяти метрах от юго-западного угла к стене примыкала каменная башня, а неподалеку от неё находился вход на городище.
Вокруг городища, на возвышенности и в пойме, было расположено несколько неукрепленных поселений. Границы селищ окончательно еще не определены, но имеющиеся данные показывают, что их площадь во много раз превышала площадь самого городища. На поселениях открыто несколько типов жилищ. В основном это были полуземлянки прямоугольной формы с глинобитной лежанкой, печью-каменкой или открытым очагом из камней. Жилище углублялось в землю до полутора метров и имело стены срубной или столбовой конструкции. Площадь полуземлянок в среднем не превышала 20 квадратных метров. Пол обычно посыпался желтым речным песком. Рядом с жилищем находились наземные хозяйственные постройки и зерновые ямы. Возле северного рва городища обнаружено большое количество погребов, хозяйственных ям, обработанных камней, многие камни со следами обжига. Однако здесь не найдено ни одного жилища. Возможно, эта территория была занята наземными сооружениями легкого типа в виде юрт, которые не оставили после себя заметных следов.
Культура, ремесла поселений
На селищах найдены фрагменты керамики, также целые сосуды, массивные рыболовные крючки, грузила от сетей, пряслица от ткацких станков, различные украшения, орудия труда, обломки жерновов и зернотерок. Это говорит о том, что местное население занималось не только рыбной ловлей и скотоводством, но и пашенным земледелием.
При раскопках поселений и могильников найдены кувшины, горшки, кружки, раннесредневековые амфоры, большие сосуды-пифосы для хранения жидкости и зерна. В основном глиняная посуда изготавливалась на гончарном круге, иногда вручную, с использованием глины с примесью мелкотолченой керамики и песка. Поверхность сосудов покрывалась различным орнаментом, чаще всего в виде горизонтально прочерченных или волнистых линий. Реже встречаются отпечатки гребенчатого штампа, а также наколы в виде полосок, треугольников и зигзагов, на донышках некоторых сосудов, сделанных на гончарном круге, встречаются клейма с изображением круга, квадрата, креста, прямоугольника, вписанного в круг, или каких-либо знаков.
Значительное место в жизни местных племен занимали украшения и предметы туалета. Многочисленны и разнообразны бусы из стекла, пасты, сердолика, горного хрусталя, коралла, слоновой кости, бронзы, раковин. При помощи специальных соединителей с двумя-тремя дырочками из бус составлялись сложные ожерелья в две или три нитки. В состав ожерелий иногда входили бронзовые бубенчики, круглые бляшки и спиралевидные бронзовые пронизи. Встречаются всевозможные бронзовые подвески самых разнообразных форм: лунницы, колесообразные, кольцевые с изображением птичьих головок, в виде фигурок лошадей, баранов, птиц.
Были найдены разнообразные браслеты. Чаще всего это простые или витые проволочные браслеты, встречаются также браслеты пластинчатые. Иногда браслеты делались из бронзовых спиралевидных пронизей или из крупных пастовых бус. Весьма распространенными у салтовцев были бронзовые или серебряные кольца и перстни с овальным, круглым или же прямоугольным щитком со вставками из сердолика, стекла, различных камней. Небезынтересно, что и женщины, и мужчины носили золотые, серебряные и бронзовые серьги. В отличие от женщин мужчины носили одну серьгу. Наиболее распространенным типом были серьги в виде овального колечка, украшенного склоненным набок шариком. В нижней части к кольцу неподвижно или шарнирно крепилась каплевидная подвеска.
Среди древнесалтовского населения были металлурги-ремесленники, занимавшиеся добычей и обработкой металлов. Об этом свидетельствуют находки. Неподалеку от селища, расположенного возле села Старый Салтов, были обнаружены остатки сыродутного горна для получения железа. Он был вылеплен из глины с большой примесью песка и установлен в неглубокой прямоугольной яме с закругленными углами. Высота горна от основания, имевшего в плане овальную форму, до верхнего края не превышала 90 сантиметров. На высоте 20 сантиметров от нижнего основания в его стенках находились два небольших отверстия для глиняных сопел, через которые нагнетался сырой воздух (отсюда и название — сыродутный горн, сыродутный способ получения железа). Внутри горна, где при нагнетании воздуха создавалась высокая температура — до 1300—1400 градусов,— происходило восстановление содержащейся в руде окиси железа в зерна металлического железа. Эти зерна оседали на дно горна, образуя слиток-крицу. Извлеченную из горна крицу несколько раз проковывали для того, чтобы уплотнить металл и удалить шлаки, а затем из неё рубили заготовки для получения необходимого предмета. Аналогичные сыродутные горны были найдены также на салтовских селищах близ Волчанска и возле поселка Новая Покровка Чугуевского района.
Захоронения
На территории распространения памятников салтово-маяцкой культуры известны четыре типа могильников: катакомбные, ямные (бескурганные), подкурганные ямные (подбойные), а также могильники с обрядом кремации. Каждая катакомба состоит из узкой входной ямы в виде длинной траншеи — дромоса шириной до 50—60 сантиметров с покатым дном. Длина дромосов самая различная, чем он длиннее, тем глубже и богаче погребение. В грунт дромосы врезались вверх по склону, поэтому, несмотря на почти горизонтальное или слабо наклонное дно, один его конец был сильно углублен в глину. Глубина траншеи соответственно увеличивалась при увеличении её длины. Если же склон холма был недостаточно крутым, то дно входной ямы углубляли ступеньками. В передней стенке дромоса, чаще всего на глубине от двух до пяти метров от поверхности земли, делался в виде полукруглой арки небольшой вход в могильную камеру (катакомбу). Вход перекрывался массивными дубовыми плахами или грубо обработанными каменными глыбами из крупнозернистого песчаника; в некоторых случаях вход плотно засыпался материковой глиной. Вход в камеру одной из катакомб Верхнесалтовского могильника был закрыт поставом — нижним камнем жернова.
Дромос вел в могильную камеру четырехугольной, круглой или овальной формы; свод был чаще всего купольный, реже — цилиндрический. В среднем длина и ширина камеры не превышают двух метров. Однако иногда встречаются камеры больших размеров. Высота катакомбы достигает 1,3—1,7 метра. Такие катакомбные усыпальницы представляли собой своеобразные семейные склепы. На плоском, хорошо заглаженном полу камеры хоронили от одного до пяти покойников. После совершения последнего захоронения её закладывали плахами, дромос утрамбовывали землей, перемешанной с глиной. Богатые камеры и вход тщательно забивали материковой глиной, чтобы затруднить доступ в усыпальницу недругам, осквернявшим могилы.
Воинов хоронили с оружием и кожаными поясами, украшенными серебряными, бронзовыми и позолоченными бляхами, свидетельствовавшими о воинском достоинстве погребенных. С левой стороны пояса на специальных скобах подвешивалась сабля, которая носилась в ножнах из дерева и кожи, окованных бронзовыми или серебряными деталями. В погребениях воинов встречаются также наконечники кистеня, боевые топорики, черешковые наконечники стрел, кинжалы, наконечники копий и другие предметы. Считалось, что воины-дружинники в загробной жизни должны иметь боевых коней. Поэтому рядом с дромосом выкапывалась специальная узкая и длинная яма для захоронения коня. Стенки конской могилы книзу зауживались на конус. При захоронении лошадь опускали в яму ногами вниз и её тело заклинивалось в вертикальном положении. Создавалось впечатление, будто лошадь стоит с опущенной вниз головой у своей коновязи, готовая в любую минуту прийти на помощь своему хозяину.
В богатых захоронениях ремни сбруи роскошно украшались серебряными и позолоченными бляшками. Для конских уборов весьма характерны так называемые начельники — большие бронзовые налобные бляхи с трубочкой для султанчика в центре. При раскопках салтовских погребений обычно находят множество разнообразных вещей, которые либо украшали тело, одежду и обувь, либо клались вместе с покойником в могилу как якобы необходимые в потусторонней жизни — орудия производства, глиняная и деревянная посуда, оружие, предметы туалета. В одной из Верхнесалтовских катакомб были найдены обрывки шерстяной ткани тёмно-коричневого цвета. Ткань была украшена мелкими штампованными бубенчиками и расшита цветными бусами.
Весьма частым атрибутом салтовских погребений являются наборы различных предметов туалета. В такие наборы входят туалетные коробочки для румян, волосяные кисточки с бронзовой рукоятью, бронзовые фигурные скальпелеобразные ножички, копоушки, ногтечистки, пилочки, туалетные щипчики и другие предметы. Туалетные наборы соединялись тонкими цепочками и крепились к поясу. Почти во всех женских захоронениях были найдены круглые зеркала, сделанные из оловянистой бронзы. Лицевая сторона зеркал обычно отполирована до блеска, а противоположная — украшена орнаментом в виде кругов из точек, волнистых линий, зигзагов, звездочек, треугольничков. Зеркала также носились на кожаных ремешках у пояса или же на груди в специально изготовленных кожаных футлярчиках. В некоторых катакомбах зеркала лежали отдельно от погребенных и были преднамеренно разбиты на несколько частей. Это связано с весьма распространенным у некоторых племен обычаем портить погребальный реквизит. Иногда в салтовских захоронениях встречаются погребенные с согнутыми ногами и в сидячем положении. Это пережитки старых сарматских традиций.
У представителей салтово-маяцкой культуры из катакомбных некрополей Дмитриевский и Верхнесалтовский-IV была обнаружена Y-хромосомная гаплогруппа G2 и митохондриальная гаплогруппа I[3].
См. также
Напишите отзыв о статье "Салтовское городище"
Примечания
- ↑ [iknigi.net/avtor-valeriy-flerov/70983-goroda-i-zamki-hazarskogo-kaganata-arheologicheskaya-realnost-valeriy-flerov/read/page-4.html В. С. Флёров «Города» и «замки» Хазарского каганата. Археологическая реальность]
- ↑ [tvoj.kharkov.ua/history/hst.php?r=20 Харьков - история - Салтовское городище]
- ↑ [arshba.ru/resources/o-kulturnoy-antropologicheskoy-i-geneticheskoy-specifike-don/648 Афанасьев Г. Е., Добровольская М. В., Коробов Д. С., Решетова И. К. «О культурной, антропологической и генетической специфике донских алан» // Е. И. Крупнов и развитие археологии Северного Кавказа. М. 2014.]
Ссылки
- [tourist.kharkov.ua/review_history/index.php?viewtopic=12 Городище в Верхнем Салтове]
- [tourist.kharkov.ua/review_history/index.php?viewtopic=18 Верхнесалтовские каменоломни]
- [pu.ac.kharkov.ua/labs/arch/htm/objects_ru.htm#seven Волчанское и Салтовское городища]
- [www.maesu.org/2006/09/11/sokrovishha_saltovskojj_kultury_100_let_issledovanijj_14022002__19032002gg.html Сокровища салтовской культуры — катакомбные погребения]
- [volchansk.pp.net.ua/publ/3-1-0-109 Археологические памятники Волчанского района]
Отрывок, характеризующий Салтовское городище
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
