Светешников, Надея Андреевич
| Светешников Надея (Епифаний) Андреевич | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Надея (Епифаний) Андреевич Светешников (? — 1646) — крупный русский купец и промышленник первой половины XVII века.
Род Светешниковых, по местному преданию, происходил из Великого Новгорода. После разгрома Новгорода Иваном Грозным в 1569 году многие посадские семьи были насильно переселены в другие земли. Семья Светешниковых попала в бурно растущий и развивающийся Ярославль. Вместе с другими богатыми ярославскими купцами принимал деятельное участие в создании материальной базы ополчения Минина и Пожарского[1]. Основной источник богатства Светешникову давала торговля. В 1613 году получил от царя жалованную грамоту «на гостиное имя»[2]. Отделения его торговой компании были расположены в Мангазее, Якутске, Тобольске, Нижнем Новгороде, Архангельске, Ярославле, Перми, Москве и Пскове. Кроме того, Светешников занимался ростовщичеством, владел значительными земельными наделами, организовал соляные промыслы в Костромском уезде и (с 1631) на Волге в селе Усолье. Хозяйствовал в Усолье 28 лет., по его имени вся местность получила название Надеино Усолье. Для охраны волжских промыслов от нападения ногайских татар строил остроги. В 1644 году состояние Надея Светешникова, не считая московской и ярославской недвижимости, оценивалось в 35 500 рублей (около полумиллиона в золотых рублях конца XIX века).
Церковь Николы Надеина
В период с 1620—1622 годы купец Надея Светешников строит в своей усадьбе на берегу Волги крупную пятиглавую церковь Николая Чудотворца — покровителя торговцев и мореходов, получившую в честь своего основателя название Церковь Николы Надеина. Церковь стала первой в числе более чем полусотни каменных храмов, возведённых посадскими людьми Ярославля в течение XVII века.
Гибель
Закончил свою жизнь Надея Светешников трагически. В результате неудачной коммерческой операции один из самых богатых купцов своего времени превратился в банкрота. В 1645 году не смог расплатиться за взятую в долг пушнину на сумму в 6570 рублей и был поставлен в Москве на правёж. Будучи уже пожилым человеком, Надея Светешников умер, не выдержав пыток и публичного позора, так и не расплатившись с долгами. Похоронен в южном подклете выстроенной им Церкви Николы Надеина[2].
Сын его Семён пытался руководить необозримой финансовой империей отца, но лишь ненадолго пережил его, и династия пресеклась. Антонида, сестра покойного Надеи, за 6500 рублей (огромная сумма по тем временам) продала государственной казне главное семейное богатство, Надеино Усолье.[3]
Напишите отзыв о статье "Светешников, Надея Андреевич"
Примечания
- ↑ bse.sci-lib.com/article100178.html Большая Советская Энциклопедия: Светешников Надея Андреевич
- ↑ 1 2 www.moi-jaroslavl.ru/index.php/jar-litsn/kuptsi/95-nadeja-sveteshnikov.html Сайт «Мой Ярославль»: Персоналии
- ↑ glfr.ru/svobodnaja-kafedra/blagotvoritelnost-moskovskih-kupcov-dopetrovskoj-jepohi.html Гражданский литературный форум.
Отрывок, характеризующий Светешников, Надея Андреевич
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
