История Ярославля

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ярославль — первый из русских городов на Волге, упоминаемый в летописи. В «Повести временных лет» он впервые упомянут под 1071 годом. Современный город возник на том месте, где в Волгу — главную артерию Волжского торгового пути — впадает река Которосль, по которой можно было добраться до главного центра мерянской земли, Ростова. Помимо финно-угорского поселения Медвежий Угол, давшего начало городу, неподалёку от него в IX—X веках существовали другие крупные центры, о богатой материальной культуре которых дают представление Тимерёвский археологический комплекс и Михайловские курганы.

В начале XIII века Константин Всеволодович начинает обстраивать Ярославль каменными храмами, готовя его на роль престольного града для своего сына Всеволода. Ярославское княжество достигло наивысшего расцвета после смены правящей династии в конце XII века, при князе Фёдоре Чёрном. Прогрессирующее раздробление княжества на всё более мелкие уделы привело к потере им политической самостоятельности в 1463 г.

«Золотой век» города связан с развитием торговли с Европой через Архангельск. В XVII веке город превращается в крупнейший центр Русского государства после Москвы. Пока Москва была занята литовско-польскими интервентами, Ярославль в течение полугода фактически выполнял столичные функции. О «золотом веке» города напоминают многочисленные храмы того времени, богатые по силуэту и в своём большинстве сохранившие первоначальную стенопись.

После петровских реформ Ярославль теряет былое значение, превращаясь в рядовой центр губернии. Об этапах европеизации Верхневолжья свидетельствуют такие связанные с Ярославлем события, как устройство русско-голландской мануфактуры Затрапезновых, основание Ф. Волковым первого в России провинциального театра, выпуск первого в провинции журнала «Уединённый пошехонец», основание одного из первых в стране высших учебных заведений — Демидовского лицея (1803). Современную регулярную планировку Ярославль получил при Екатерине II.

В июле 1918 года город стал ареной одного из самых крупных выступлений против советской власти — Ярославского восстания. В годы индустриализации Ярославль превращается в крупный промышленный центр, индустриальный придаток столичного региона со специализацией на химической промышленности. Вводятся в строй такие крупные предприятия, как Ярославский автомобильный завод (1916, ныне моторный), Ярославский шинный завод (1932, в своё время крупнейший в Европе), Новоярославский нефтеперерабатывающий завод (1961). В 2010 году Ярославль отметил своё 1000-летие.





Предыстория

Древнейшее поселение на территории города Ярославля обнаружено на левом берегу Волги напротив Стрелки (мыса при слиянии Волги и Которосли) и относится к V—III тысячелетию до н. э. (неолит)[1]. К I тысячелетию до н. э. относят поселение при впадении речки Медведицы в Которосль — Медведицкое городище, принадлежащее к дьяковской культуре[1].

В I тысячелетии н. э. здесь проживали представители финно-угорской народности меря, с IX века постоянно увеличивалась доля славянского населения, колонизирующего эти места (следов насилия не обнаружено). В пределах 10—12 км от Стрелки Ярославля в IX—X веке существовали т. н. Тимерёвское, Петровское (вверх по Которосли) и Михайловское[2] (за Волгой) протогородские поселения, жители которых занимались ремеслом и торговлей[3][4]. После основания укреплённого Ярославля они не выдержали конкуренции и исчезли[5], осталось лишь Петровское как сельское поселение.

Основание (988—1010)

Считают, опираясь на название города, представляющее собой древнюю притяжательную форму от имени Ярослав, сказания, основанные на местных легендах, и на ряд других соображений, что Ярославль был заложен Ярославом Мудрым в период его ростовского княжения (988—1010) (начиная с 1015 года, летопись последовательно фиксирует все действия Ярослава как великого князя и основания города на Волге не отмечает, а между 1010 и 1015 годом Ярослав был новгородским князем[1]) на мысе над Стрелкой на месте или около языческого поселения Медвежий угол для защиты пути к Ростову по Которосли, а также как центр феодализации, христианизации и торговли.[1][5] Возраст Ярославля поначалу измеряли от 1024 года — основание города связывалось с подавлением суздальского восстания волхвов. Но были и другие версии: одна из них указывала на 1010 год и стала особенно интересна в конце 1950-х годов, в связи с приближающимся в таком случае 950-летием города. В 1958—1959 годах ярославский историк Михаил Германович Мейерович обосновал надуманность версии о 1024 годе и доказал, что город появился не ранее 1010 года, от которого Ярославль и считает свои года ныне.[6] Ярославль — первый русский и христианский город на Волге и старейший современный город на ней.[7]

Об основании города существовали местные сказания, записанные, впрочем, очень поздно, связывающие это событие с победой Ярослава Мудрого над медведем. У П. Львова (1820 год)[8], Ярослав выступает как защитник местных жителей, которые страдали от свирепого медведя, посланного им, как они считали, в наказание богом Велесом за принятие христианства. У М. Ленивцева (1827 год)[9] говорится о том, что Ярослав, будучи князем Ростовским, охотился в устье Которосли и там «встретился с превеликою медведицей, с которой вступя в бой, убил её сам один». Место ему понравилось и вскоре он снова прибыл сюда с мастерами и «заложил город рубленною стеною, назвав в своё имя — Ярославль»; тогда же он дал городу герб, похожий на современный. Искусственность и литературность в данных сказаниях очевидны.[1][10]

Более правдоподобно, по мнению И. А. Тихомирова[10], «Сказание о построении града Ярославля», записанное ростовским архиепископом Самуилом (Миславским) в 1771 году и опубликованное священником А. Лебедевым в книге «Храмы Власьевского прихода г. Ярославля» в 1877 году. Его текст повествует, что в те времена, когда Ярослав правил Ростовской землёй недалеко от Ростова при слиянии рек Волги и Которосли было селение Медвежий угол, населённое язычниками, занимавшимися охотой, рыболовством, скотоводством, а также грабежом идущих мимо судов. Поклонялись они идолу бога Волоса, стоявшему в некой Волосовой логовине.

Однажды, когда Ярослав плыл на ладьях с большим войском по Волге, он увидел, как жители Медвежьего угла грабят купеческий караван, и послал на помощь купцам своих дружинников, которые и победили жителей. Побеждённые поклялись языческой клятвой жить в мире и платить дань, но на предложение креститься ответили отказом. Князь вернулся в Ростов, но задумал крестить непокорных жителей.

Вскоре он вернулся в Медвежий угол вместе с епископом, пресвитерами, диаконами и другими церковными людьми, а также с мастерами и воинами. Но когда Ярослав входил в селение, на него выпустили из клетки «некоего люта зверя и псов». Князь победил зверя, а псы ни на кого даже не напали. Видя это язычники ужаснулись и пали ниц перед князем, как мёртвые. Ярослав поставил на том месте крест и заложил храм пророка Ильи, так как победил «лютого зверя» в Ильин день. А затем повелел народу рубить лес и расчищать место для постройки города. Город этот князь Ярослав назвал своим именем Ярославлем и населил его христианами.

Историк Н. Н. Воронин, проводивший раскопки в Ярославле в 1940 году, считал, что эта легенда связана с древним культом медведя, характерным для племён, обитавших в лесной полосе современной России, и что поклонение жителей Медвежьего угла Велесу — вставка редакторов «Сказания»[11] Этот взгляд ныне представляется устаревшим[кому?]. По-видимому, легенды о происхождении города нашли отражение в ярославском гербе.

23 октября 1993 года в Ярославле был открыт Памятник основателю города Ярославу Мудрому[12].

Участок на котором построили Ярославский кремль был естественно защищён с трёх сторон: крутыми высокими берегами Волги и Которосли и Медвидицким оврагом, по которому протекал ручей.

Первые века (1010—1218)

До начала ХIII столетия об Ярославле известий мало. Первое и последнее упоминание о Ярославле в «Повести временных лет» датировано 1071 годом — вызванное голодом «восстание волхвов» в Ростовской земле. Согласно летописи, «Бывши бо единою скудости в Ростовьстей области вьстата два волъхва от Ярославля, глаголюща: „яко ве свеве, кто обилье держить“»[13]. Волхвы во главе 300 человек пошли вверх по Волге, а затем Шексне, убивая по пути «знатных жён», и дошли до Белоозера, где их отряд был разбит, а сам они казнены воеводой Яном Вышатичем. Судя по приводимому тут же их диспуту с Яном, это были не столько защитники древней языческой веры, сколько адепты богомильства[14].

Известно, что Петропавловский (Петровский) и Спасский монастыри существовали уже в XII столетии[15] — тогда они располагались за городом. В 1149 году городские окрестности были разорены новгородцами — по этому поводу сделано второе упоминание Ярославля в летописи. В 1152 году город был осаждён волжскими булгарами, внезапно подошедшими к нему и тут же пошедшими на приступ, однако, взять город сразу им не удалось, пришлось начать осаду, которая была снята подоспевшей помощью из Ростова.[16] На протяжении первых двух веков своего существования Ярославль оставался небольшим пограничным городом Ростово-Суздальской земли.

Центр княжества (1218—1463)

Князь Константин Всеволодович, которому его отец в 1207 году дал Ростовское княжение, «проживал почасту» в Ярославле, где был устроен княжеский терем. Он умер, незадолго до смерти раздав своим сыновьям уделы — Всеволод получил Ярославль. Так в 1218 году Ярославль стал стольным городом нового Ярославского княжества.

При Константине Всеволодовиче и Всеволоде Константиновиче в городе строятся первые белокаменные храмы: 1215—1219 годы — Успенский собор на княжеском дворе в детинце (кремле); 1216—1224 годы — Спасо-Преображенский собор в Спасском монастыре. В честь победы Константина в битве за великое княжение Владимирское в 1216 году на берегу Которосли соорудили деревянную церковь Михаила Архангела. В 1216—1218 годах в Спасском монастыре работало первое в Северо-Восточной Руси духовное училище, затем переведённое в Ростов.

В это время Ярославль обзаводится торгово-ремесленным посадом, располагавшимся в треугольнике между Кремлём на Стрелке, Спасским монастырём у главной переправы через Которосль и Петровским монастырём в полутора километрах от кремля вверх по течению Волги. Появляются у города и неукреплённые слободы.

В 1221 году случился сильный пожар, сгорело большинство городских построек, в том числе княжий двор и 17 церквей. В 1238 году город был разграблен монголо-татарами, дружина князя Всеволода в составе объединённых владимиро-суздальских войск участвовала в битве с полчищами Батыя на реке Сить, где русские войска потерпели поражение и Северо-Восточная Русь оказалась в зависимости от монголо-татар. 3 июля 1257 года, не известно по какой причине — то ли чтоб выгнать татар из города, то ли чтоб не впустить их туда, под Ярославлем, на холме, названном потом Туговой горой, произошла легендарная битва, унесшая жизни многих людей, в том числе и молодого князя Константина Всеволодовича. Одно из крупнейших восстаний против ордынских сборщиков дани произошло в 1262 году. Татары и их приспешники были перебиты. Карательный поход удалось предотвратить отправившемуся в Золотую Орду великому князю владимирскому Александру Невскому. В 1278 году в княжестве случается эпидемия и мор, а в 1298 — засуха и голод, ордынцы разоряли Ярославль в 1293 и 1322 году. В 1364 году случилась эпидемия чумы. В 1371 году «новгородская вольница», разбойничая на Волге, разграбила город.[15]

В 1300 году по инициативе княгини Анны перестраивается в камне храм Михаила Архангела. В 1314 году близ Ярославля на противоположном берегу Волги епископ Прохор основал Толгский монастырь. К XIII веку принадлежат ярославские иконы «Спас Вседержитель», «Ярославская Оранта» и «Богоматерь Толгская».

В XIV веке отдельные ярославские князья титуловали себя великими.[17] В 1380 году ярославские дружины принимают участие в Куликовской битве. В память об этом около 1390 года рядом со Спасским был заложен Рождественский монастырь, просуществовавший до начала XVII века. В ходе междоусобных войн второй четверти XV века Ярославль был разграблен в 1433 году, неприятель неудачно подходил к городу и в 1436. Последним ярославским князем стал Александр Фёдорович Брюхатый, при нём с 1463 года Ярославское княжество мирно входит в состав Московского.

Древнейшие иконы Ярославля

1463—1600 годы

Территория бывшего княжества преобразуется в Ярославский уезд, относившийся до конца XVII века к приказу Костромской четверти. Для управления уездом назначались наместник и воевода, первоначально они же управляли и самим городом, но постепенно эта функция отошла к городовому приказчику, назначавшемуся из местной знати. Есть упоминания о следующих приказчиках: в 1539 — Шемяка Сабуров, в 1555 — Микита Елманов и Суморок Елбузин, 1562 — Фадей Иванович Коробов и Ширяй Нороватый, 1574 — Дмитрий Балахшин и Тихменев, в 1581—1586 — Балахшин совместно в разное время с Пятоем Матюшкиным и Григорием Гравороновым.

В 1501 году случился пожар — была выжжена значительная часть города, в том числе обрушился Успенский собор, сильно пострадали строения Спасского монастыря — эти храмы заново отстроили и освятили в 1516 году: Спасо-Преображенский собор, сохранившийся до сих пор, — древнейшее строение, а его фрески, написанные в 1563—1564 — древнейший памятник стенописи в городе; также построили первую каменную башню Спасского монастыря — Святые ворота. В XVI веке в Спасском монастыре были возведены звонница и Трапезная палата с Крестовой (Рождественской) церковью, а в 1550—1580 — каменные стены вместо старых деревянных. Это была самая укреплённая часть города, ведь ярославский кремль никогда не имел каменных стен. 9 июля 1536 года случился разрушительный пожар, в результате город практически пришлось строить заново. По решению Елены Глинской Ярославль укрепили: было построено несколько башен, в том числе 3 каменные и прорыт земляной вал[15] (по современной Первомайской улице). Таким образом, город тогда состоял из Кремля (Рубленного города), соединённого защищённым проездной башней мостом, перекинутым через Медведицкий овраг, с Земляным городом в пределах вала и неукреплённых слобод за ним.

С середины XVI века, когда всё течение Волги становится территорией России, по ней устанавливаются активные связи Европы с Востоком через Северную Двину и Белое море. Через город везли иноземные товары и в Москву по суше. Ярославль превращается в крупный центр транзитной торговли. Английские купцы устроили в городе внутреннюю гавань, разместили склады с продукцией для продажи в России и в Азии; затем были созданы голландская и немецкая фактории.[18] В городе продавали хлеб (тогда в России были очень урожайные годы, а ярославская земля отличалась особым плодородием), кожу, сало, лён и особенно рыбу, которой была богата Волга (с 1583 года известно изображение первого герба Ярославля — «рыба головой влево»). Активно шла торговля и иностранными товарами. Служилые люди — дворяне, купцы и ремесленники — начинают играть в жизни города все бо́льшую роль, в том числе и в культурной сфере: они спонсируют строительство новых, сначала деревянных, храмов на посадских улицах, заказывают написание икон.

Часто бывал в Ярославле царь Иван Грозный, особенно он любил посещать Спасский и Толгский монастыри, делал им много подарков. В 1569 году Ярославль вошёл в состав опричнины. После Новгородского погрома сюда переселились многие купцы, в том числе сыгравшие большую роль в развитии города — Скрипины, Светешниковы, Гурьевы. Но на рубеже 1560-1570-х случились 3 неурожайных года и, как следствие, голод, усугубившийся эпидемией чумы — в Ярославле она продолжалась около года. В результате цены на хлеб за короткий период выросли в 5-10 раз. Джильс Флетчер, проезжавший через Ярославль в 1588 году, пишет, что среди русских городов Москва и Новгород

«отличаются своими размерами перед другими. По укреплениям же в особенности замечательны города Псков, Смоленск, Казань и Астрахань как города пограничные. Но по местоположению Ярославль далеко превосходит прочие; кроме того, что многое он получает со своих богатых пажитей и плодородных полей, он лежит на славной реке Волге и расположен на высоком красивом берегу, отчего и получил своё название Ярославль, что на русском языке значит красивый берег (славный яр). Другие города не имеют ничего замечательного, кроме некоторых развалин в их стенах, доказывающих упадок русского народа при теперешнем правлении»[19].

Иконы этого периода

Ярославль в Смутное время (1601—1612)

В 1601 году в центральных регионах страны из-за климатических катаклизмов начался сильнейший голод. По некоторым данным тогда погибло около 2/3 населения. Это способствовало приходу к власти самозванцев и наступления в стране Смуты.

После свержения Лжедмитрия I в 1606 году в Ярославль были сосланы его жена и тесть Марина и Ежи Мнишеки и вместе с ними ещё 375 поляков. Поляки проживали за земляным городским валом, свободно. По их описанию, в Ярославле не было каменных строений, кроме Спасского монастыря; крепость у города была немалая, но уже очень старая и прогнившая; предместье было отделено валом в 2 копья глубиной. В 1608 году Марина с отцом и другими поляками были отпущены на родину.

В 1608 году появился новый самозванец — Лжедмитрий II, его войска осаждали Москву и подступили к Ярославлю. Воевода Фёдор Барятинский решил сдаться. Городу, чтобы предотвратить разорение поддерживающими Лжедмитрия поляками, пришлось заплатить немалую контрибуцию в 30 тысяч рублей и обещать снарядить тысячу всадников. Но, по словам Конрада Буссова, несмотря на это, поляки грабили купеческие лавки, били народ, без денег брали всё, что хотели. В ответ на возмущение населения последовали жестокие расправы[20]. Новыми воеводами были назначены иностранцы Иоахим Шмит и Лоренц Биугге. 12 декабря в Ярославле остановился отряд Александра Лисовского, идущий на подавление восстаний в Костроме и Галиче. Ночью посадские люди перебили многих поляков, спящих пьяными, но эта попытка сопротивления была подавлена.

В феврале 1609 года из Вологды в Ярославль вышло ополчение под началом воевод Никиты Вышеславцева, Силы Гагарина и Евсевия Рязанова — оно разбило польский гарнизон под руководством Тышкевича 7 апреля недалеко от города, и иноземцы покинули Ярославль, не надеясь его удержать, а на следующий день туда вступило ополчение. В городе начался ремонт и строительство укреплений. 30 апреля отряды пана Будзило и воеводы Наумова, посланные в Ярославль гетманом Сапегой, захватили слободы, а затем, в результате измены служки Спасского монастыря, и Земляной город. Спасский монастырь и кремль выдержали осаду даже после подхода 8 мая войск Лисовского из Суздаля и 23 мая осада была снята. С тех пор иноземцы не захватывали Ярославль. В память этих событий был заложен храм Казанской Божьей матери. В 1610 году при этом храме, вместо сожжённого поляками Рождественского монастыря, был основан Казанский женский монастырь.

В 1611 году ярославцы под начальством воеводы Ивана Волынского присоединились к первому ополчению на освобождение Москвы, которым командовал дворянин Прокопий Ляпунов, но цели оно не достигло.

С апреля по июнь 1612 года в Ярославле располагалось второе ополчение под руководством Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского, прибывшее из Нижнего Новгорода, здесь оно пополнилось новыми силами из Ярославля и соседних городов. Ярославль в это время выполнял столичные функции — здесь заседал «Совет всея Земли», чеканилась монета (с надписью «С/ЯР»). Ополчение простояло в городе около полугода. От чрезмерного многолюдства началась заразная болезнь, но вскоре прекратилась, по преданию, чудесным образом. 28 июля, когда ополчение накопило 20 тысяч человек, войска выступили к Москве и освободили её.

С 21 марта по 16 апреля 1613 года в Ярославле, на пути из Костромы в Москву, пребывал новоизбранный царь Михаил Фёдорович Романов. Отсюда он послал свою первую царскую грамоту, в которой извещал земский совет о своём согласии на престол.

До окончательного мира с Речью Посполитой Ярославль и его окрестности ещё не раз подвергались «беспокойству» от неприятелей. В 1615 году город был сборным пунктом для войск, снаряжавшихся против Лисовского, покушавшегося на Углич, Кашин, Бежецк, Романов и Пошехонье. В 1617 году Ярославлю угрожали запорожские казаки, посланные из-под Троицкой лавры королевичем Владиславом, их прогнали войска Ивана Черкасского.[21]

В память событий Смутного времени герб Ярославля венчает шапка Мономаха, а в 1997 году около бывшего Спасского монастыря возведена Часовня Казанской Богоматери. За годы Смуты большая часть Ярославля была сожжена, население разорено, а многие погибли или бежали.

XVII век — золотой век Ярославля

Ярославль быстро отошёл от последствий Смуты. Он развился в крупный торговый и ремесленный центр. Если в 1614 году было около 900 населённых дворов, то к середине XVII века их было уже 2 тысячи и в них проживало 15 тысяч человек — больше тогда было только в Москве, по описи же 1678 года в городе насчитывалось уже 2936 дворов.[18]

В 1630-х Ярославль занимал третье место по торговому обороту после Москвы и Казани. На ярославском рынке тогда было 32 торговых ряда и в них 800 торговых мест (лавки, лавочные места, полки, шалаши), в городе работало 24 харчёвые избы, 29 иностранных торговых контор. По Волге через Ярославль продолжал проходить единственный водный путь из Москвы на Запад через Архангельск, с которым были связаны до половины ведущих торговых людей Ярославля. Росло влияние купечества — в Ярославле проживала шестая часть наиболее влиятельного купечества Руси — «гостей» государевой сотни, в руках которых сосредоточивалась иностранная торговля со странами Запада и Востока, за ними в середине века в городе числилось уже 15 дворов, тогда как в 1614 — только 4. Тогда же в Ярославле насчитывалось около 30 иностранных торговых контор.[18]

Во второй половине XVII века было около 1200 ремесленников более 100 специальностей 17 отраслей, особенно выделялось кожевенное производство (около трети ремесленников). Производились металлические (в конце века работало свыше 50 кузниц) и глиняные изделия, шерстяные и льняные ткани. По прежнему была развита рыбная ловля. Почти четверть всей площади Земляного города занимала торговая территория — от Волги до церкви Спаса на Городу, также торговля велась около Спасского монастыря и в слободах.

Ярославль продолжал застраиваться на основе планировачной системы мысового типа, за пределами Земляного вала в междуречье Волги и Которосли застройка шла в основном вдоль основных дорог. Наряду с этим, в XVI—XVII вв. осваивались земли за Которослью — слободы Толчково, Коровницкая, Ямская, Тропино, Шилово и др.. Административно город делился на 7 сотен (Городовая, Сретенская, Никольская, Дмитровская, Духовская, Спасская, Толчковская) и несколько десятков (в десятке было около 60 дворов) и слобод. Возглавляли их сотские и десятские. На посаде главным был земский староста. Здесь жили лично свободные люди, нёсшие тягло государству и люди, принадлежавшие духовным и светским владельцам. После 1649 года последние были также переведены на государственное тягло. Спасская слобода была во владении Спасо-Преображенского монастыря, остальные — Дрюнина, Толчковская, Коровницкая, Благовещенская, Тверицкая, Петровская и Зарядье — находились в частных руках и только в 1719 году были окончательно приписаны к городу.[15]

Экономическое процветание содействовало культурному росту. XVII век стал для Ярославля веком храмового строительства — за столетие было построено 3 монастыря, 48 церквей, из них 35 каменных. Сложился своеобразный «ярославский» стиль (полихромные изразцы, фигурные кирпичи). Ярославские мастера приглашались для строительства в Москве и других городах. Храмы отличались размерами, богатым декором, мощными пятиглавиями, уникальными росписями. В 1621—1646 гг. перестраивались стены Спасского монастыря, пострадавшие во время осады 1609 года, — они стали более крупными, у монастыря появились каменные башни и Келейный корпус. В 1615 году приходская церковь Афанасия и Кирилла была преобразована в Кирилло-Афанасьевский мужской монастырь, от которого сохранилось несколько зданий рядом с современной Советской площадью. Церкви зачастую строились на средства купцов — так 8 храмов было построено только в честь Николая Чудотворца — покровителя торговли; один из них — Церковь Николы Надеина — была первым в городе каменным приходским храмом (1620—1622, роспись в 1641). Купцы Скрипины построили Церковь Ильи Пророка (1647—1650, роспись в 1680), этот храм при перестройке города в 1778 году стал центром радиально-кольцевой планировки. В 1646 году был построен (уже в третий раз) Успенский собор на Стрелке. Переживает расцвет иконопись. Особенности ментального опыта и стиль искусства этого времени позволяют современным ученым говорить о ярославском региональном ренессансе XVII в.

В 1654 году случилась страшная эпидемия чумы, а 10 июля 1658 года — страшный пожар, уничтоживший почти целиком Землянной и Рубленный город и даже Тропинскую слободу за Которослью. Погибли тысячи людей, сгорело 29 церквей, 3 монастыря, 1,5 тысячи дворов и городские стены с башнями, построенные в начале XVII в. (24 башни Земляного и 12 башен Рубленого города).[18] Пережили пожар Успенский собор, церкви Николы Надеина, Рождества Христова (построена в 1644) и Ильи Пророка, но Успенский собор сильно пострадал в пожаре 1670 года и через несколько лет был выстроен заново.

После пожара 1658 года деревянные стены посада восстанавливать не стали, вместо этого повысили валы и углубили рвы. За 10 лет вместо деревянных башен на тех же местах построили каменные: 12 глухих и 4 воротных (Знаменская — на дорогу в Углич, Семёновская — на дорогу в Романов, Волжская — к Волге, Зелейная — к Которосли и далее в Ростов и Москву) — из них до наших дней сохранились Волжская (Арсенальная) и Власьевская (Знаменская). Кремль потерял оборонительное значение — были построены лишь две глухие и одна проездная (Никольская) каменные башни на земляном валу (Медведицкий овраг), в центре которого был перекинут мост. В нём располагалась резиденция ростовских митрополитов (Митрополичьи палаты, 1680-е), двор воеводы и др..[18]

Активно строились каменные церкви (всего к концу столетия около 50), в том числе: Ильинско-Тихоновская (1694), Николы Рубленного (1695) и др.. Также были возведены церкви Феодоровская (1681—1687) и Михаила Архангела (1657—1680). К шедеврам русской архитектуры относят церкви Иоанна Предтечи (1671—1687), Богоявления (1684—1693) и ансамбль в Коровниках (1649—1669). Храм Иоанна Предтечи, построенный на средства жителей Толчковской слободы, — самый внушительный в городе по размерам — с 15 главами, он изображён на современной 1000-рублёвой купюре. Его фрески, написанные в 1694—1695, имеют многообразнейшие сюжеты. Если в начале XVII века в Земляном городе из 40 церквей не было ни одной каменной, то к концу века кирпичными стали Афанасьевский и Казанский монастыри и 14 приходских храмов. Становились каменными и церкви Рубленного города и слобод. Из каменных жилых строений того времени остались Дом Иванова и Дом Работнова.[18]

Процветала иконопись и стенопись. В них широко распространяются бытовые и исторические сюжеты, часты житийные иконы. Местные иконописцы получают широкую известность, многие из них работали при царском дворе. В монастырях активно писались сказания о чудотворных иконах, особенно известно «Сказание о явлении и чудесах от иконы Толгской Богоматери».

Постройки этого периода

Иконы этого периода

Центр провинции (1719—1777)

На 1702 год Ярославль продолжал оставаться вторым городом после Москвы: 2236 дворов, 16 тысяч человек. В 1722 году население составило 22 тысячи человек (это при том, что общее население Российской империи за это время уменьшилось).

В 1699 году посадское население Ярославля получило право выбирать бурмистров, которые входили в бурмистерскую (земскую) избу во главе с президентом. Таким образом, власть воевод перестала распространяться на городское население. В 1720-х земская изба была преобразована в городской магистрат, в который входили президент, несколько бурмистров и ратманов. Магистрат занимался управлением городом, ведал судами, отвечал за полицейские, финансовые и хозяйственный дела, ему подчинялись городскии гильдии и цеха, с 1727 года ведал сбором податей в городе. Петровские налоги на бороду и одежду старого типа в Ярославле взимались при въезде во Власьевские ворота (арка Знаменской башни).

В 1692 году была учреждена городская гербовая печать — свидетельство возросшего административного статуса города — под главенство ярославского воеводы перешли Ростов и Переславль. В 1730 году был официально утверждён герб города. С 1708 года Ярославль входит в Петербургскую губернию, с 1719 года становится центром провинции той же губернии, с 1727 — центром провинции в Московской губернии. Ярославль развивается как крупный административный, экономический и культурный центр.

В 1710 году свыше тысячи жителей занимались ремёслами, по прежнему больше всего было кожевенников, затем сапожников и кузнецов. В 1693 году был учреждён почтовый тракт Москва — Архангельск, проходивший через Ярославль. Огромную транспортную роль продолжала играть Волга. В 1703—1708 годах была построена Вышневолоцкая водная система, связавшая Волгу с новой столицей — Петербургом, ставшим новым выходом из России на Запад. Смена основных торговых путей отрицательно сказалась на торговом положении Ярославля (так, были закрыты все иностранный торговые конторы[21]) и благостостоянии его купечества, которое было вынуждено искать другие пути дохода.

Развитию в Ярославле промышленности способствовал накопленный купцами капитал, наличие торговых связей и необходимых специалистов. Сначала возникали государственные предприятия: дворы Оружейный (10 изб, несколько сараев и амбаров, 6 кузниц — довольно много по тем временам), Суконный (2 московских мастера и 20 жителей посада) и Шляпный (1 мастер, 7 работных людей и 1 ученик). Для обучения оружейному делу привезли мастеров из Тулы (для них построили 117 изб) и Голландии, шляпному — пленных шведов. Но эти предприятия были разрушены пожаром 1711 года — также пострадало 2 монастыря, 27 церквей, 16 городских башен, полностью сгорели 36 торговых рядов, более 700 лавок, около 1,3 тысяч жилых домов.

В 1722 году купцом Гостиной сотни Максимом Семёновичем с сыновьями Иваном, Дмитрием и Гаврилой Затрапезными, и голландцем Иваном Тамесом началось строительство полотняной мануфактуры на правом берегу Которосли за Новофёдоровской слободой у Кавардаковского ручья — одной из самых первых и крупных в стране. В первые годы на 172 станах работали более 500 человек, через пять лет было уже 1406 рабочих (860 мужчин и 546 женщин). В 1723 году при мануфактуре построили шелкоткацкое предприятие — «лентовую фабрику». По указу 1736 года за предприятиями были закрепленны нанявшиеся на них вольные рабочие. Начались и первые их протесты: были многочисленные попытки к бегству, в 1740 году 49 человек отправили на каторгу в связи с раскрытием заговора сжечь мануфактуру и убить её владельца. Иван Тамес вскоре продал свою долю; после 1727 года главой дела был Иван Затрапезнов; в 1742 году мануфактура была разделена: Иван управлял Ярославской Большой мануфактурой (во второй половине XVIII века насчитывалось 6 тысяч работников), а Дмитрий — Ярославской Малой мануфактурой (к 1770-м было 3 тысячи рабочих на 386 станках). Затрапезновым предоставлялись различные льготы: освобождение от налогов и государственной службы. Предприятия отчитывались не перед воеводой, а только перед Мануфактур-коллегией.

Мануфактура возводилась по плану, включавшем не только производственные постройки, но и церковь, пруды (необходимые для работы), парк, жилые дома, мельницы. Во второй половине XVIII века вокруг мануфактуры стали возводиться регулярные (то есть распланированные) кварталы. В 1736—1742 годах при Большой мануфактуре была возведена церковь Петра и Павла по образцу столичного Петропавловского собора — это единственный памятник петровского барокко в городе.

Продукция Большой мануфактуры, выпускавшей льняные изделия, обладавшие сложным рисунком, прочностью и хорошей выработкой, пользовалась спросом на рынке. В 1765 году эту мануфактуру купил Савва Яковлевич Яковлев — при нём численность рабочих увеличилась до 9 тысяч человек, а изделия стали поставляться к императорскому двору.

Малая мануфактура была куплена купцом Г. Углечаниновым в конце XVIII века. При нём она имела 220 станков и развивала полотняное и шёлковое производство. Пряжа закупалась у местных жителей, шёлк привозили из Персии, хлопчато-бумажную пряжу — из Средней Азии, краски — из Астрахани и Кизляра.

Продолжало развиваться и ремесленное производство — всего было 36 промыслов: кожевенное производство (46 заведений восьми отдельных промыслов), крупяное (21), свечное (13) и кирпичное (11 заведений) дела. В основном это были небольшие мастерские, но встречались и крупные, как «заводы» Ивана Кучумова (25 тысяч кож в год), Александра Патрикеева (50 тысяч шляп в год), Ивана Затрапезнова (200 тысяч кирпичей в год). Ярославские изделия продавались в столицах, других городах и даже за границей. Частично сохранилась и торговая роль города. К 1770 году в нём был 541 купец.

В 1718 году была открыта цифирная школа — первое учебное заведение в городе.[22] В 1747 году в Спасском монастыре была открыта Ярославская духовная славяно-латинская семинария, через 30 лет в ней обучалось 300 воспитанников. В городе действовали богадельни, финансировавшиеся частными лицами и приходскими церквями (в 1717 году их было 12, а в 1777 — 20).

10 июля 1750 года Фёдор Григорьевич Волков основал в Ярославле первый в России общедоступный театр, через год для театра было построено специальное здание на берегу Волги, открывшееся 7 января 1751 года. Но уже в январе 1752 года театр был вынужден по приказу императрицы Елизаветы Петровны переехать в столицу. Но театральное дело в городе продолжало существовать: спектакли устраивались в учебных заведениях и в домашних крепостных театрах.

Каменное строительство в Ярославле возобновилось в 1720-х годах. Были построены храмы Флора и Лавра (1712), Варвары Великомученицы (1715), Рождества Богородицы (1720), летняя и зимняя церкви Симеона Столпника (1723—1728), церкви Пятницы Калашной (1739), Похвалы Богородицы (1748), Крестобогородская (1760) и другие. Из светских строений сохранились дома Корытова, Петеревского, Клирикова, аптекаря Дуропа и некоторые другие.

В целом, в городе сохранялась стихийная средневековая застройка. Скученность деревянных домов (в середине века из 3 тысяч городских строений было только 43 каменных здания) создавала постоянную пожароопасную обстановку. Наиболее крупный пожар произошёл 25 июня 1768 года и уничтожил треть зданий[23], после него даже была запрещена топка печей летом. Хотя въезды в город с больших дорог (Угличской, Романовской, Ростовской) по прежнему были через башни, но в целом оборонительные сооружения находились в руинированном состоянии. Земляной город по прежнему был окружён рвом, валом и обветшавшими деревянными стенами с 19 башнями.

Центр наместничества (1777—1796)

В 1777 году Ярославль становится центром наместничества и соответствующей ему губернии, сделавшись крупным административным центром. В это время в городе проживало около 15 тысяч жителей. В 1785 году Екатерина II подписывает «Грамоту на права и выгоды городам Российской империи», определевшую права горожан, а также структуру городского сословного самоуправления (городской голова, бурмистры и ратманы в магистрате, старосты, судьи, городская дума с распорядительными функциями). Городское население было разделено на 6 сословных групп. Органы сословного представительства и дума находились под контролем наместника.

Ярославский генерал-губернатор Алексей Петрович Мельгунов реализует в городе и крае проект масонского просвещения, учреждая масонскую ложу и реализуя культурные и социальные инициативы, широко занимаясь благотворительностью.

В 1786 году в Ярославль из Ростова была перенесена кафедра Ростовской епархии (с тех пор это Ярославская и Ростовская епархия). Спасский монастырь, в связи с этим, был преобразован в Архиерейский дом. В 1788 году в библиотеке последнего настоятеля монастыря было найдено уникальное произведение древнерусской литературы «Слово о полку Игореве».

В 1778 году был утверждён первый регулярный план застройки Ярославля. Улицы стали направляться от одной церкви или башни к другой. Центром планировки посада стала церковь Ильи Пророка, около неё была создана Ильинская площадь, на которой построены здания присутственных мест и дворец наместника (снесён по указу Павла I). За снесённые для перепланировки дома выплачивались средства из казны на строительство новых. Главный стиль строительства в этот период — классицизм. К концу XVIII века в городе было уже 334 каменных дома и 785 каменных лавок.

В конце века в Ярославле насчитывалось[24] 180 фабрично-заводских предприятий.

В 1777 году в Ярославле основано училище для дворянских детей (дворянская гимназия) и народная школа при городской богадельне (городовая школа). Там преподавали закон Божий, историю, географию, грамматику, рисование, французский и немецкий язык.[25] 22 сентября 1786 года открылось Главное народное училище для детей всех сословий (37 из 66 первых учеников были дворянами[26]) и Дом призрения ближнего (воспитание сирот, забота об увечных и престарелых обоих полов и всех сословий, кроме крепостных), в котором обучались 56 мальчиков и 24 девочки.

В 1783 году было разрешено свободное открытие типографий при условии прохождения церковной цензуры и в 1784 году в Ярославле появилась первая в русской провинции типография — владельцы Н. Ф. Уваров, А. Н. Хомутов и Н. И. Коковцев. За первые 5 лет было выпущено 20 книг.[27] Ярославский генерал-губернатор Алексей Петрович Мельгунов выделил средства на создание органа масонского просвещения — ежемесячного журнала «Уединенный пошехонец» (редактор — В. Д. Санковский, выходил в 1786—1788 годах) — это был первый провинциальный журнал в стране. В нём публиковались материалы по истории, домоводству, стихи, особо важные новости, очерки об уездных городах. Всего вышло 24 номера по 70-80 страниц. Журнал прекратил издаваться в связи со смертью А. П. Мельгунова.

1796—1917 годы

В 1796 году Павел I упразднил должности наместников и генерал-губернаторов. Основной административной-территориальной единицей остались губернии во главе с губернаторами.

Во время Отечественной войны 1812 года Ярославская губерния собрала 11 тысяч ополченцев (по одной из 25 душ), участвовавших в боях наряду с регулярной армией, на нужды армии в губернии было собрано 818 тысяч рублей. В октябре в Ярославле открылся Главный военный госпиталь. В городе был сформирован русско-немецкий легион из 9 тысяч человек, основанный на дезертирах из наполеоновской армии. Ополчение защищало дорогу от Москвы к Ярославлю, а затем от Москвы к Санкт-Петербургу, отличилось при осаде Данцига и при действиях у Ландау. В январе 1814 года, в связи с победой, ополчение было распущено, воины добирались домой до ноября. Потери составили более 4,5 тысяч человек (50%).

В 1808—1809 годах производился ремонт бывшего Спасского монастыря, в 1815 году заложили Духовную консисторию. В 1812 году на средства промышленника П. И. Оловянишникова строится первый мост через Которосль — на месте древней переправы через реку у Спасского монастыря: высокий, деревянный и на деревянных сваях; впоследствии на его месте была сооружена земляная, обложенная камнем дамба, а в 1853 году построен мост американской системы.[28] В 1820 году — полностью срыли валы и засыпали рвы более не нужных городских укреплений, устроили бульвар с липовыми аллеями на берегу Волги и вдоль части бывшего вала. Была преобразована набережная: валунами и дёрном выложены откосы, поставлены мосты через овраги (1823—1825), чугунная решётка (1831). Были построены Губернаторский дом (1819—1820; в середине XIX века главное здание (ныне Ярославский художественный музей) было перестроено, а флигели, ограда с воротами и конюшенный корпус разобраны), напротив него беседка (1840; на месте деревянного «китайского» павильона) и спуск к лодочной станции (не сохранились), позади Губернаторский сад. Также на набережной были построены: беседка у Мякушинского спуска (1840-е), Семёновский мост (1820), Ильинско-Тихоновская церковь (1825—1831). Внизу располагались пристани, принимавшие пассажирские пароходы, торговые суда, баржи. Большое значение имела перевозная пристань в Тверицкой слободе на противоположном берегу. Под руководством губернского архитектора П. Я. Панькова были построены Губернаторский дом, Гостиный двор (1813—1818), городской театр (1819, не сохранился). Позади театра устроили Казанский (ныне Первомайский) бульвар.

Новый план застройки был принят в 1834 году и охватил более значительную территорию. В 1835—1845 годах возводился Собор Казанской Богоматери в Казанском монастыре (архитектор А. И. Мельников). В стиле классицизм были сделаны усадьбы Матвеевских и Вахрамеевых, Дом общества врачей, Дом ремесленой управы, дома Дедюлина, Кудасова, Горяинова (бывший затем зданием Епархиального училища, ныне часть главного корпуса ЯГПУ), здание благотворительного пансиона и другие; в неорусском стиле: Сретенская церковь (1891—1895), часовня Александра Невского (1892); в стиле модерн: Пожарная каланча (1911). В 1913 году был открыт железнодорожный мост через Волгу, долгое время единственный в верховьях реки. В 1902 году открылась публичная городская Пушкинская библиотека (4,5 тысяч книг, 70 комплектов периодики); к 1914 году она входила в десятку крупнейших библиотек страны. В 1911 году появилось новое театральное здание (архитектор Н. А. Спирин) в стиле московского классицизма начала XIX века и первый в городе стационарный синематограф «Горн».

В начале XIX века город получил свой первый вуз — Ярославское высших наук училище, открывшееся в 1804 году на средства мецената Павла Григорьевича Демидова. В 1833 году оно было преобразовано в Демидовский лицей, а в 1868 — в Демидовский юридический лицей, дававший высшее юридическое образование и приравнивавшийся к юридическим факультетам университетов. В первый год было зачислено 35 студентов, а в начале XX века лицей ежегодно выпускал около сотни юношей.

В 1805 году открылась I мужская гимназия, в которой учился в том числе и Николай Алексеевич Некрасов. Гимназия располагалась сперва в Доме призрения, затем в Спасских казармах, а в 1900 году получила здание на Семёновской (ныне Красной) площади (сейчас главный корпус ЯрГУ). В 1828 году было учреждено специальное училище для детей канцелярских служителей. Позднее появились городское четырёхклассное училище, два народных двухлетних училища. В 1848 году из Солигалича в Ярославль перевели училище девиц духовного звания, в котором обучались 19 учениц. Всего в 14 учебных заведениях в 1858 году обучалось 1750 лиц мужского пола и 130 женского.[26] Во второй половине XIX века появились Екатерининская и Мариинская женские гимназии, Ионафановское епархиальное женское училище, в 1868 — военная прогимназия, в 1895 году преобразованная в кадетский корпус, в 1900 — низшее механико-техническое училище, ставшее первым учебным заведением в городе, готовившим квалифицированные кадры для промышленности. К началу XX века в городе имелось уже 66 учебных заведений с 10 тысячами учащихся (на 117 тысяч жителей). В 1908 году появился Ярославский учительский институт — за 10 лет он успел подготовить 200 учителей.

Была модернизирована типография. С 6 марта 1831 года при губернском правлении выходили «Ярославские губернские ведомости» (с 1858 — еженедельно, с 1871 — два раза в неделю, с 1894 — ежедневно), с 1860 года при духовной консистории — «Ярославские епархиальные ведомости» — оба издания были первыми в своём роде по России. Затем появились периодические издания «Приходская жизнь», «Русский экскурсант», «София», «Ярославский листок объявлений» и другие. 1 декабря 1898 года появилась ежедневная газета «Северный край», издававшаяся в Ярославской, Костромской, Владимирской, Вологодской и Архангельской губерниях тиражом 8 тысяч экземпляров. Она была запрещена в декабре 1905 года. Её преемниками по идеям были газеты «Северная область», «Северная газета», «Северная мысль», «Северные отклики», «Северный голос», «Северная речь», «Северный курьер», «Новый Северный край» — все они также были закрыты за оппозиционные настроения. В 1910—1917 годах выходила кадетская газета «Голос» (издатели К. Ф. Некрасов и Н. П. Дружинин).

В 1843 году по инициативе Е. С. Карновича было создано Ярославское общество сельского хозяйства, в 1861 — Общество Ярославских врачей, в 1864 — Общество для исследования Ярославской губернии в естественно-историческом отношении, на следующий год при нём появился первый ярославский музей. В начале XX века появилось Ярославское художественное общество и Ярославское отделение Русского театрального общества. В 1901 году была создана первая на севере страны марксистская организация — Северный рабочий союз.

До 1917 года 14 человек получили звание «Почётный гражданин Ярославля».

В 1881—1887 и в 1897—1905 годах городским головой был Иван Александрович Вахромеев. При нём в Ярославле появился водопровод (1883), телефонная связь, электрическое освещение и трамвай (1900). Вахромеев прославился как предприниматель, коллекционер и меценат (ремонт в 1899—1902 годах церкви Ильи Пророка). Телеграфная линия с Москвой появилась в городе ещё в 1860 году.[22]

До 1870 года городские учреждения занимались в основном взиманием налогов. В 1870 году вышло Городовое положение Александра II: создание всесословных органов городского управления (выбирались на 4 года налогоплательщиками — на 1883 год из 1 млн человек в губернии, в городах жило только 10,5 %, избирательные права были у 9 % из них. Городская дума являлась распорядительным органом, из своего состава она формировала городскую управу (исполнительный орган), состоящую из городского головы (который одновременно возглавлял и саму думу) и членов управы. В первом составе Ярославской городской думы было 66 человек во главе с купцом Кокуевым (1871—1874). Благодаря деятельности думы в 1870—1890-х годах были расчищены городские пруды, устроены мостовые в центре, была забота о промышленности, кредитных условиях, образовании, культуре, благотворительности, здравоохранении, проблемах рынков, санитарных и противопожарных мерах, учебных заведениях, театрах, приютах, богадельнях. После контр-реформы 1892 года численность думы была сокращена до 50 человек, а избирательные права остались только у 0,9 % горожан. Но структура и задачи оставались, в основном, прежними. Функционирование думы показало, что общественное управление жизнью города имеет преимущества перед бюрократическим.

В 1887 году в Ярославле был VII российский археологический съезд. В ноябре 1889 года состоялось первое заседание Ярославской губернской учёной архивной комиссии (ЯГУАК): было запрещено уничтожать старые дела прежде, чем из них будут выбраны материалы в архив. В 1895 году при комиссии появляется музей, находившийся на Ильинской площади, — Древлехранилище, в котором к 1917 году накопилось около 9 тысяч предметов по истории края. Заметные результаты были достигнуты в изучении прошлого города. В 1900 году появилась работа члена ЯГУАК И. Ф. Барщевского «Исторический очерк города Ярославля», в 1913 году Ярославская экскурсоводческая комиссия выпустила книгу «Ярославль в его прошлом и настоящем».

По данным переписи 1897 года жителей в Ярославле, включая присоединённые к городу слободы и пригороды, было 71,6 тыс. чел. (53,5 % мужчин, 46,5 % женщин); православных с единоверцами — 69 тыс., старообрядцев и уклоняющихся от православия — 150, католиков — 900, протестантов — 370, иудеев — 1 тыс., прочих — 90 человек. Русских — 68,5 тыс., украинцев — 550, белорусов — 70, поляков — 850, немцев — 300, евреев — 890, прочих — 500. Дворян потомственных — 1,9 тыс., личных — 3 тыс., церковнослужителей — 2,5 тыс., почётных граждан — 1660, купцов — 1320, мещан — 22,5 тыс., крестьян — 37,7 тыс., лиц остальных сословий — 800, иностранцев — 80. Домов 2,8 тыс. деревянных и 1,1 тыс. каменных, в том числе лавок общественных — 240 и частных — 260. Православных церквей 75, единоверческая 1 и лютеранская 1.[15]

В начале XX века Ярославль был одним из наиболее крупных городов Центральной России (12-е место по числу жителей в пределах современной территории страны на 1897 год[29]). Была значительно развита промышленность — работало более 50 предприятий с 15 тысячами рабочих, по числу которых город занимал 8-е место среди центров фабрично-заводской промышленности Европейской России[30]. Преобладали текстильная, пище-вкусовая, химическая отрасли. Главные фабрики: две мануфактуры бумажной и льняной пряжи и тканей (производство на 2,16 млн руб. при 1 560 рабочих), табачная (открыта Дунаевым в 1850 году) (на 2,6 млн руб. при 940 раб.); заводы химические (на 0,6 млн руб., при 440 рабочих), спичечный (на 0,47 млн руб. при 350 рабочих), лесопильные, плотничные, столярные, бондарные, мыловаренные, водочные, колокольный, войлочные и валеночные, кожевенные, скорняжный и воскобойный, каждый с производством от 0,1 до 0,28 млн руб. В 1900 году в городе открылась первая электростанция.[22] С 1870 года город имел прямое железнодорожное сообщение с Москвой, Санкт-Петербургом, Костромой. Важную роль играло волжское пароходство. В Ярославле располагались конторы и пристани пяти пароходных обществ.[15] Кроме трёх в неделе базарных дней, раз в год с 5 по 25 марта бывала довольно оживлённая ярмарка, на которой главный предмет торговли — стеклянная, фаянсовая и фарфоровая посуда.[21]

В начале XX века Ярославль считался одним из самых красивых и цветущих городов верхнего Поволжья. Часть города, прилегающая к берегу Волги, отличалась лучшими гигиеническими условиями: местность сухая, возвышенная, все улицы были замощены, при домах сады, по всему берегу тянулся бульвар, обсаженный липами и акациями. Набережная была устроена красиво, содержалась чисто[15] и наряду с бульваром и Полушкиной рощей (тогда в 2 км от города) была излюбленным местом для гулянья горожан.[21] Водопровод доставлял воду из Волги, но без надлежащей предварительной очистки; жители окраинных местностей водопроводом пользовались мало, получая воду из ближайших водоёмов и колодцев.[15]

Ярославль развивался как крупный торгово-промышленный центр. Город добился значительных успехов в развитии просвещения, здравоохранения, научной жизни, периодической печати, театра.

  • Планы города в XIX — начале XX века
  • Coat of Arms of Yaroslavl gubernia (Russian empire).png

    Герб Ярославля в 1856-1918 годах

  • Plan of Yaroslavl, 1802.jpg

    План Ярославля, 1802 год

  • Ярос-SOA-2sbor Ярославль.jpg

    Ярославль и его окрестности, из «Атласа Ярославской губернии» 1858 года

  • Plan of Yaroslavl, 1883.jpg

    План Ярославля, 1883 год

  • Plan of Yaroslavl, 1911.jpg

    План Ярославля, 1911 год

1917—1941 годы

Наиболее значительным событием в новейшей истории Ярославля по своим последствиям стало выступление в городе антибольшевистских сил в июле 1918 года во главе с полковником А. П. Перхуровым во время Гражданской войны в России, подавленное превосходящими силами Красной Армии. Артиллерийские обстрелы и бомбардировки красных привели к массовой гибели жителей, пожарам, значительному разрушению жилых домов, промышленных предприятий и памятников истории. Несколько сотен жителей города были расстреляны или репрессированы после подавления восстания. После этих событий население города сократилось с 125 до 70 тысяч человек — люди переселялись в сельскую местность в связи с нехваткой продовольствия.

На смену Российской империи пришли РСФСР, а затем СССР. Во время Гражданской войны и в последующие годы формировались новые органы власти. Первым председателем исполкома Ярославского совета рабочих и крестьянских депутатов в ноябре 1917 года был избран Н. Ф. Доброхотов. Неоднократно менялось административно-территориальное деление страны, пока, наконец, районы будущей Ярославской области не вошли в состав Ивановской промышленной области. Но в 1936 году Ярославль вновь стал административным центром — была образована Ярославская область.

В ходе Ярославского восстания и других событий Гражданской войны были утрачены многие памятники архитектуры и другие ценности. С 1918 года работала Ярославская реставрационная комиссия (с 1922 — Ярославское отделение Центральных государственных реставрационных мастерских). В 1923 году на базе Пушкинской библиотеки была создана Ярославская губернская центральная библиотека (с 1936 года — Ярославская областная библиотека). В 1924 году все музеи города были объединены в Ярославский государственный областной музей (под руководством Н. Г. Первухина) — он имел 20 тысяч единиц хранения, научную библиотеку из 60 тысяч книг. Согласно требованиям эпохи, многие храмы были закрыты и разрушены, церковные ценности изъяты. В городе произошли многочисленные переименования улиц (уже с 1918 года) — большинство названий были типичными для всех городов Советского Союза (в честь идеологических символов и деятелей партии) и не отражали историю города.

В центре города после пожара 1918 года долгое время оставались пустыри. В 1920 году начинается застройка города по «Плану Большого Ярославля» — городская черта была расширена более чем в 5 раз, формировались новые улицы, строились дома и хозяйственные объекты. В 1921 году восстановили трамвайное движение, в 1922 году была построена канализация в центре, в 1924 — новая телефонная станция взамен разрушенной, в 1925 году установлен первый телефон-автомат. К середине 1920-х годов в городе было уже более 100 тысяч жителей.

В 1927—1931 годах строится «посёлок Бутусова» из многоквартирных благоустроенных жилых домов. Дома, построенные в 1930-е годы представляли собой т. н. «сталинки». Из достижений архитектуры можно отметить здания клуба «Гигант» и Управления внутренних дел. В 1931 году была построена общегородская канализация, введено автобусное движение. В 1936 году был принят новый градостроительный план — формирование центра города, новых улиц, застройка Тверицкой набережной, вынесение промышленных зон на северную и южную границы города. На Советской улице строятся дома в стиле неоклассицизма. Однако, как и по всей стране, ощущались нехватки жилья, потребительских товаров, проблемы с благоустройством и освещением улиц.

К 1929 году крупнейшими предприятиями Ярославля были[24]: «Красный Перекоп», (бывшая Большая мануфактура) с количеством рабочих около 10 тыс., вырабатывала хлопчато-бумажные ткани; красочные и свинцово-белильные заводы — «Красный Маяк», «Победа рабочих» и «Свободный труд», валяно—сапожные, кожевенные, лесопильные заводы, завод бывш. Вестингауз — производство тормозов. Все эти предприятия были основаны ещё во времена империи.

В ноябре 1926 года была запущена первая очередь Ляпинской электростанции, что создало основу для развития в городе промышленности. В Первую пятилетку (1928—1933) началось строительство резинокомбината, заводов синтетического каучука (СК-1), сажевого, судоверфи. Планировалась реконструкция автозавода, махорочной фабрики, фабрики «Красный Перекоп». СК-1, построенный в 1932 году, был первым в мире заводом синтетического каучука, как следствие, Ярославский шинный завод первым в мире освоил массовое производство на основе искусственной резины и к началу 1940-х годов поставлял около 80 % покрышек для автомобилей СССР. На Ярославском государственном автомобильном заводе создавались образцы новой техники: производство автомобилей, троллейбусов, автобусов, самосвалов, тягачей; в 1933 году на нём был создан первый опытный дизель для пятитоннки Я-6 «Коджу», но наладить массовое производство не удалось. В марте 1933 года была пущена первая очередь Ярославского резино-асбестового комбината. Начали работу завод силикатного кирпича, кислородный завод и другие. В 1927 году В. В. Маяковский назвал Ярославль городом маслобоев и текстильщиков, а уже в 1935 году И. Э. Грабарь — городом заводов-гигантов тяжёлой промышленности, химической отрасли, машиностроения.

В 1920 году из 1,2 млн жителей Ярославской губернии 200 тысяч трудоспособных человек были неграмотны. В 1924 году в Ярославле открылось отделение общества «Долой неграмотность». В 1926 году было введено всеобщее начальное, а в 1930 — всеобщее среднее образование. С середины 1920-х строились новые школьные здания. В апреле 1941 года был открыт дворец пионеров. К 1937 году в городе насчитывалось только 2 тысячи неграмотных.

В 1918 году Ярославский учительский институт был преобразован в Ярославский педагогический институт. В 1919 году педагогический институт переименовали в Институт народного образования (ИНО), а Демидовский юридический лицей в Ярославский государственный университет. В 1922 году в состав университета вошли ИНО, как педагогический факультет, и Ярославское отделение Московского археологического института, готовившее искусствоведов, историков, археологов. В университете тогда имелись факультеты общественных наук, медицинский, агрономический, педагогический, рабфак. Но уже в 1924 году Ярославский университет был закрыт в связи с реорганизацией системы образования, вызванной финансовыми трудностями в стране, его педагогический факультет вновь стал самостоятельным вузом — единственным на территории края на протяжении более десяти лет. В городе открывались фабрично-заводские училища, техникумы (резиновый, химический, текстильный). В 1930-е годы в городе было три вуза — педагогический институт (ЯГПИ), вечерний машиностроительный институт и высшая сельскохозяйственная школа.

Ярославль в Великую Отечественную войну (1941—1945)

Во время Великой Отечественной войны более полумиллиона жителей Ярославской области отправились на фронт, погибло свыше 200 тысяч человек. В Ярославле функционировал Ярославский Комитет обороны. В конце осени 1941 года враг был в 50 км от границ области. Существовал «План мероприятий по уничтожению важнейших промышленных объектов Ярославля» на случай угрозы оккупации города, важнейшие предприятия были заминированы[31]. Город подвергался налётам немецкой авиации: всего их было совершено 1200, враг сбросил на город 55 бомб.[32] В июне 1943 года был полностью разрушен шинный завод, но уже в конце сентября последствия бомбардировки были ликвидированы. Помимо призыва шёл набор в народное ополчение (за несколько дней 1941 в городе было набрано 47 тысяч человек). 23 февраля 1943 года Северному военно-морскому флоту была переданная подводная лодка «Ярославский комсомолец», построенная на средства граждан.

С первых месяцев войны промышленность Ярославля перешла на выпуск военной продукции, сыграв важную роль в снабжении основных оборонных отраслей: шинный завод поставлял 70 % шин страны всех типов, он произвёл продукции на 800 танковых, 3200 артиллерийских и 14 тысяч авиационных полков; автомобильный завод выпускал полуторные и трёхтонные самосвалы, корпуса для 37-миллиметровых снарядов; электромашиностроительный — промышленные электромоторы и осколочно-фугасные снаряды; «Пролетарская свобода» — 82-мм мины; судостроительный — малотоннажные суда и военные катера; тормозной — тормозное оборудование для железных дорог, компрессоры для электровозов, паровозные рукава, взрыватели, зажигательные авиационные бомбы, осколочные гранаты; паровозоремонтный — ремонтировал паровозы и бронепоезда, изготавливал снаряды, детали для оружия, запчасти к мотовозам и тракторам; Завод № 151 — аэростаты воздушного заграждения, резиновые лодки, защитные противохимические ткани; «Красный маяк» — электроинструменты и спецпродукцию (коробки для противогазов, лотки для мин, корпуса зажигательных авиационных бомб; фабрика «Североход» — обувь для армии, военные палатки; кожевенный — армейские полушубки, перчатки, вырабатывал хром; фабрика «Красный Перекоп» — военные палатки, материалы для противохимических костюмов; Кордная фабрика — корд для шинного завода; СК-1 — синтетический каучук и латекс; «Победа рабочих» — лаки и краски для военной промышленности; асбестовый завод — асбестовую бумагу, а из неё — детали для автомобилей, танков, тракторов; Оборонный завод №226 перерабатывал десятки тонн хлора ежедневно; кислородный завод — сжатый воздух, кислород на нужды автогенных сварок, азот для завода СК-1; «Свободный труд» — материалы для аккумуляторов, масляные и твёрдые краски, противохимическую одежду; подошвенный и регенераторный заводы — резиновые подошвы, противогазовые маски, другие резиновые изделия.[31]

В Ярославле открылось Ярославское военное пехотное училище (с 1943 года — имени Ф. М. Харитонова). В 1943 году в Ярославле работал Белорусский медицинский институт, из Витебского и Минского — через год они вернулись к себе на родину, а в Ярославле открылся Ярославский медицинский институт. С сентября 1945 в городе размещалось Московское военно-политическое училище им. В. И. Ленина, в 1951 году на его базе было создано Ярославское военно-техническое училище войск ПВО. В 1944 году в городе открылся технологический институт резиновой промышленности.

В 1968 году был установлен монумент в честь боевых и трудовых подвигов в годы Великой Отечественной войны.

С 1945 года

Ярославль активно участвовал в восстановлении хозяйства. Увеличилось производство ЯШЗ, заводов «Победа рабочих» (лаки и краски), «Красный маяк» (вибраторы для уплотнения бетона), «Пролетарская свобода» (оборудование для деревообработки). В 1958 году Ярославский автомобильный завод преобразован в Ярославский моторный завод (ЯМЗ), с 1960-х он прекращает выпускать грузовики и становится основным поставщиком дизелей для автомобилей страны, с 1963 года на нём начинается производство двигателей для трактора К-700 («Кировец»). 17 октября 1961 года открывается Новоярославский нефтеперерабатывающий завод. В 1980-х открывается комплекс грунтовых теплиц размером 0,7 га в хозяйстве «Новосёлки» у Ярославля.

Строятся автомобильные мосты: в 1962 году — новый железобетонный Московский мост через Которосль, в 1965 — Октябрьский мост через Волгу, в 1980-х — Толбухинский мост через Которосль, в 2000-х — Юбилейный мост через Волгу.

После войны активно застраивается район от площади Труда до вокзала Ярославль-Главный, в 1952 году получившего своё главное здание, построенное по проекту архитектора В. Панченко. В 1950-х годах им же проектируется реконструкция бывших Вознесенских казарм и жилые дома. В 1963 году открылось здание цирка на площади Труда на 1,6 тысяч мест, в 1965 году были открыты Дворец культуры и техники имени А. М. Добрынина (архитектор А. Т. Мулик) и Дворец спорта Моторного завода. Появляются новые бульвары, скверы, газоны. С 1961 года в городе запрещено индивидуальное жилищное строительство.[33] В 1964—1986 годах председателем исполкома горсовета был Ю. Д. Кириллов — при нём активно строились «хрущёвки». В 1960-х годах активно строится Северный жилой район города. В 1983 году реконструируется Советская площадь (церковь Ильи Пророка XVII века, корпуса присутственных мест XVIII века, административное здание начала 1980-х), достроен Театр юного зрителя (800 мест + 350 мест кукольного театра). В середине 1980-х достраивают Ярославский речной вокзал.

В 1971 году город получает орден Трудового Красного Знамени, а в 1985 — орден Октябрьской революции. С 1978 года вновь стали присваивать звание «Почётный гражданин города Ярославля».

Постепенно город открывают для иностранцев, он входит в состав наиболее амбициозного туристского проекта позднесоветских времен — т. н. Золотого Кольца. Происходит реставрация памятников. С другой стороны, решением местных властей некоторые из них были разрушены уже в 1970-е и 1980-е гг.

Жизнь в городе в 1980-е гг. трудно представить без продуктовых электричек в Москву, откуда рядовыми горожанами вывозились продукты. В свободной торговле в Ярославле ассортимент продуктов был резко ограничен. Дефицитными были и многие промышленные товары.

Яркая страница истории города — деятельность Ярославского Народного фронта в конце 1980-х — начале 1990-х гг. Это низовое общественное движение, выступавшее за социальную справедливость, против привилегий номенклатуры, за расширение свобод.

В конце 1980-х в городе проживало максимальное число жителей — около 650 тысяч человек, затем, как и почти везде по стране, численность населения стала уменьшаться. Но, несмотря на трудности переходной экономики, Ярославлю в основном удалось сохранить экономический и развить культурный потенциал. Население в январе 2008 года составляло 605,2 тысячи человек[34] (24-е место по стране[29]), причём за 2007 год впервые за более чем 20 лет наблюдался прирост[35].

Площадь города занимает около 20 тыс. га, он поделён на 6 районов, имеется 15 площадей и 950 улиц общей длиною более 600 км. Некоторые улицы вернули дореволюционные названия, но большинство остались с советскими. В 2006 году был утверждён новый генеральный план по развитию города. Узловыми пунктами инфраструктуры являются мосты через Волгу и Которосль, аэропорт «Туношна». Дороги из Ярославля ведут в Москву и Санкт-Петербург, на Север и вниз по Волге. Через город проходят федеральная автомобильная дорога «Холмогоры» и Транссибирская железнодорожная магистраль. Через Волгу Ярославль имеет выход к пяти морям.

В городе на 2007 год было около 23 тыс. предприятий и организаций, из них свыше 85 % находилось в частной собственности. Ведущими отраслями остаются: химическая, нефтехимическая, машиностроение, металлообработка, электроэнергетика, топливная и пищевая промышленность. Развиваются сферы торговли, общественного питания, транспорта и связи. Крупнейшее предприятие — ОАО «Автодизель» (Ярославский моторный завод). Также: ОАО «Славнефть-ЯНОС» (крупнейший нефтеперерабатывающий завод Северного региона России), ОАО «Ярославский шинный завод» (впервые в российской промышленности, освоивший серийное производство грузовых целиком металлокордных шин), ЗАО «Ярославль-Резинотехника», ОАО «Ярославский завод резиновых технических изделий», ОАО «Русские краски» (третье место по объёму выпускаемой продукции в лакокрасочной продукции России), ОАО «Ярпиво», ОАО «Ярославский комбинат молочных продуктов» и другие.

Ярославский технологический институт резиновой промышленности с 1953 года называется технологическим институтом, с 1973 — политехническим институтом, а с 1994 — техническим университетом. В 1962 году было создано Ярославское театральное училище (с 1980 года получило статус вуза, сейчас это Ярославский государственный театральный институт). В 1969 году в Ярославле вновь открылся государственный университет, к 2007 году он подготовил уже более 20 тысяч специалистов и имеет 9 факультетов; входит в 30-40 сильнейших вузов страны. В 1970 году переименовано и стало вузом зенитное ракетное командное училище ПВО. В 1977 году открылся филиал Московской сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева, в 1990 году ставший самостоятельным институтом, с 1995 года — это Ярославская государственная сельскохозяйственная академия. В 1993 году педагогический вуз получил статус университета, сейчас в нём 7 факультетов. В 1994 году медицинский институт становится академией. В 1957 году в Ярославль переводят Военно-финансовое училище, с 1974 года ставшее вузом, сейчас это Военный финансово-экономический институт. В 1992 году в городе открывается Международная академия бизнеса и новых технологий — первый негосударственный вуз Ярославской области.

На 2007 год в Ярославле работало 96 СОШ, 38 техникумов и ПТУ. Также 13 школ-искусств, 27 спортивных школ, более 30 библиотек. В Ярославской областной библиотеке хранится 2,7 млн книг.

В 1985 году на Волжской набережной в бывшем доме купца Кузнецова (1803 год) открывается Музей истории города Ярославля. В 1993 году, также на набережной, открывается первый в постсоветской России частный музей — «Музыка и время». Продолжают работать музей-заповедник (более полумиллиона экспонатов) и художественный музей. С конца 1980-х многие храмы были возвращены Русской православной церкви, строятся и новые. Воссозданы Толгский (первым из женских в России), Казанский и Кирилло-Афанасьевский монастыри. Был построен ряд новых памятников. С 1991 года проводится фестиваль хоровой и колокольной музыки «Преображение». С 2005 по 2008 год в городе действовал проект «Ярославская масленица — Главная масленица страны», но в 2009 году общегородские гулянья были отменены в связи с экономическим кризисом[36]. У города есть симфонический оркестр с органом, спорт-комплексы «Арена-2000 — Локомотив» и «Атлант». Ежегодно Ярославль посещают 320 тысяч туристов, в том числе 150 тысяч иностранных. В 2003 году Ярославль получил флаг ЕС за вклад в развитие международных отношений.

В 2007—2010 годах в городе велось активное строительство новых и реконструкция действующих объектов, связанные с намеченным на сентябрь 2010 года празднованием 1000-летия Ярославля. В частности, открыт зоопарк, ведётся строительство автодорожного обхода города, включающего Юбилейный мост через Волгу и подходы к нему, строятся концертно-зрелищный центр, перинатальный центр, реконструируется Московский проспект и др. Отреставрирован целый ряд исторических объектов церковной и гражданской архитектуры, реконструируется набережная Волги.[37][38][39]

Постройки этого периода

См. также

Динамика численности населения в новейшее время:

Год Численность, тыс. чел.[29]
1861 32[40]
1883 ок. 40[21]
1897 72
1912 117[40]
1926 114
1929 145[24]
1939 309
1959 407
1970 517
1979 595
1989 629
1992 637
2002 613
2003 612
2004 608
2005 605
2006 604
2007 604
2008 605
2009 606
2010 607


Напишите отзыв о статье "История Ярославля"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 5 Мейерович М. Г. Так начинался Ярославль. Ярославль: Верхне-Волжское книжное издательство, 1984. — 63 с.
  2. ↑ Михайловские курганы // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  3. ↑ [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000173/st004.shtml Здесь создася славный град Ярославль]
  4. ↑ Ярославское Поволжье в IX—XI веках: По материалам Тимерёвского, Михайловского и Петровского могильника. М.: 1963.
  5. ↑ 1 2 Дубов И. В. Северо-Восточная Русь в эпоху раннего средневековья: Историко-Археологические очерки. Л.: 1982
  6. ↑ [www.city-yar.ru/home/millennium/smi/3.html Сахарова Елена. Роковые цифры Ярославля // «Юность», 7.7.2004]
  7. ↑ Второе оспаривается Казанью.
  8. ↑ Львов П. Великий князь Ярослав на берегах Волги: Повествование о построении града Ярославля, взятое из истории
  9. ↑ Ленивцев М.. Описание построения города Ярославля // Отечественные записки, 1827, т. 84, с. 7-10.
  10. ↑ 1 2 Тихомиров И. А. О некоторых ярославских гербах // Труды III областного историко-археологического съезда во Владимире. Владимир, 1909. С. 35-40.
  11. ↑ Воронин Н. Н. Медвежий культ в Верхнем Поволжье в XI веке // Краеведческие записки. Вып. IV. Ярославль, 1960. С. 25-93.
  12. ↑ В начале XIX века в Ярославле уже существовал памятник Ярославу Мудрому: «каменный, пирамидальный, стоящий в овраге». По указанию Николая I он был разобран, как не соответствующий своему значению. В начале XX века планировалось построить новый памятник и даже были собраны на это деньги, но в итоге они были потрачены на другую цель.
  13. ↑ ПСРЛ, т. II. Ипатьевская летопись. М., 1962, стр. 164.
  14. ↑ [monotheism.narod.ru/gnosticism/angelov.htm Академик Димитр Ангелов. Богомильство в Древней Руси]
  15. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Ярославль // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  16. ↑ Славянская энциклопедия. Киевская Русь — Московия: в 2 т. / Автор-составитель В. В. Богуславский. — Т. [books.google.ru/books?id=UziR6pLM-lEC&printsec=frontcover 2]. — С. 773.
  17. ↑ Н. И. Костомаров. [books.google.com/books?id=5cPmt655yJIC&pg=PA320&dq=%22великий+князь+ярославский%22&cd=1#v=onepage&q=%22великий%20князь%20ярославский%22&f=false Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей]
  18. ↑ 1 2 3 4 5 6 [emsu.ru/um/excurs/Yaroslavl/Yroslavl.htm Градостроительное развитие Ярославля в XVI—XVII вв. // Русское градостроительное искусство: Градостроительство Московского государства XVI—XVII веков / НИИ теории архитектуры и градостроительства; Под общ. Ред. Н. Ф. Гуляницкого.- М.: Стройиздат, 1994.- 317 с.: ил.]
  19. ↑ books.google.com/books?id=XDs8AAAAcAAJ&pg=PA14
  20. ↑
    непокорных с башен высоких градных долу метать, иных же с куртех берегов в глубину реки и с каменеем врезах, иных же из луков и самопалов расстреляюще. Иным же голени переломах. Иных же чад перед очами родителей в огонь бросаху, о камни и углы рахбиваху. Иных же на копии и сабли воткнув — ши перед родителями носяшу, красных же жен и девиц на блуд отдаху. Многие же от безмерных мучительств и осквернений, сами смерть принимаху, дабы не оскверниться от поганых.
    Буссов, Конрад. Московская хроника. Цитируется по: [yamo.adm.yar.ru/400istoria.html 400 лет ополчению Никиты Вышеславского под селом Григорьевским]
  21. ↑ 1 2 3 4 5 Титов А. А. [rapidshare.com/files/134420174/Titov_A_A_Yaroslavlj.pdf «Ярославль. Путеводитель по г. Ярославлю с планом города и родословными таблицами князей Ярославских». М.: Русские типографии, 1883. — 196 с.]
  22. ↑ 1 2 3 [fotoyar.ru/img/index-1.html История Ярославля на сайте «Ярославль. Фотовзгляд через столетие»]
  23. ↑ Титов А. А. [rapidshare.com/files/228966510/Titov_A_A_Yaroslavskie_pozhary_1767_1768_1889.pdf Ярославские пожары в 1767 и 1768 гг.] — Ярославль: Типография Губернской земской управы, 1889. — 40 с.
  24. ↑ 1 2 3 [oldriver.ru/Publications/Guides/Items/Povolzhie1929-06.shtml Поволжье. Справочник-путеводитель по Волге, Каме, Оке и их судоходным притокам: Москве-реке, Вятке, Белой, Костроме, Унже, Суре, Ветлуге, Клязьме и Тезе. Составлен: Ю. М. Бочаровым, Г. Г. Ситниковым и И. И. Феденко. Издание Волжского Госпароходства. Москва, 1929 г.]
  25. ↑ Никольский Ф. Я. Путеводитель по Ярославской губернии. Ярославль: В типографии Г. Фалька, 1859.
  26. ↑ 1 2 Колпаков Г. А. [vestnik.yspu.org/releases/kraevedinie/2_1/ Развитие ярославского просвещения] // Ярославский педагогический вестник
  27. ↑ Семенников В. П. Литературная и книгопечатная деятельность в провинции в конце XVIII-го и в начале XIX-го веков / В. Семенников // Русский библиофил. — 1911. — № 11 : Октябрь. — С. 14-39. — В содерж.: [Гл.] IV: Ярославль. 1784.
  28. ↑ Головщиков К. Д. История города Ярославля. Ярославль, 1889.
  29. ↑ 1 2 3 Список городов России с населением больше 100000 человек
  30. ↑ Тарасов А. Крупнейший лакокрасочный. Ярославль: Верхневолжское книжное издательство, 1970.
  31. ↑ 1 2 Скибинская О. [www.adm.yar.ru/FSB/smi/nkwd.html Ярославский апокалипсис] // Любитель природы. Экологический сборник. Рыбинск: Рыбинское подворье, 2001. — С. 271—277.
  32. ↑ [city-news.ru/article/pobeda/2460-2460.html Русский таран] // Городские новости. — 05.05.2010.
  33. ↑ Сопрыкина Н. С. Как советская власть изменяла лицо Ярославля // Город в городе. Дзержинский район. Июнь 2009.
  34. ↑ [www.mojgorod.ru/cities/pop2008_2.html Народная энциклопедия «Мой город». Население городов 500—1000 тыс. чел]
  35. ↑ [www.gks.ru/bgd/regl/B07_13/IssWWW.exe/Stg/d01/04-14.htm Города с численностью населения 100 тысяч и более человек]. Росстат. Проверено 23 ноября 2008. [www.webcitation.org/617E8MqwN Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
  36. ↑ [yarcenter.ru/content/view/17861/48/ Главной Масленицы страны не будет!]
  37. ↑ [www.adm.yar.ru/1000Years/section.aspx?section_id=486 План мероприятий основных мероприятий, связанных с подготовкой и проведением празднования 1000-летия основания города Ярославля] // adm.yar.ru  (Проверено 11 июня 2010)
  38. ↑ [www.adm.yar.ru/1000Years/section.aspx?section_id=307 Сохранение объектов культурного наследия — памятников культового зодчества] // adm.yar.ru  (Проверено 11 июня 2010)
  39. ↑ [www.adm.yar.ru/1000Years/section.aspx?section_id=346 Сохранение объектов культурного наследия — памятников гражданской архитектуры] // adm.yar.ru  (Проверено 11 июня 2010)
  40. ↑ 1 2 Козлов П. И., Маров В. Ф. Ярославль (путеводитель-справочник). — Ярославль: Верхне-Волжское книжное издательство, 1988. — 240 с. — 100 000 экз.

    41. </ol>

Литература

  • Троицкий И. История губернского города Ярославля. — Ярославль: 1853.
  • Головщиков К. Д. История города Ярославля. — Ярославль: Издательство Л. Н. Пастухова, 1889.
  • Ярославль: Очерки по истории города (XI в. — 1917 г.) / Андреев П. Г., Генкин Л. Б., Дружинин П. Н., Козлов П. — Ярославль: Кн. изд-во, 1954.
  • Ярославль социалистический: Очерки по истории города (октябрь 1917—1959 гг.) / Под ред. Л. Б. Генкина. — Ярославль: Ярославское кн. изд-во, 1960.
  • Ярославль: История города в документах и материалах от первых упоминаний до 1917 г. / Под ред. А. М. Пономарева. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1990.
  • Козлов С. А., Анкудинова А. М. Очерки истории Ярославского края с древнейших времён до конца XV века. Ярославль, 1997.
  • История Ярославля с древнейших времен до наших дней. — М.: Интербрук-Бизнес, 1999.
  • История Ярославского края с древнейших времен до конца 20-х гг. ХХ века / А. М. Пономарев, В. М. Марасанова, В. П. Федюк и др.; отв. ред. А. М. Селиванов / Яросл. гос. ун-т. — Ярославль: 2000.
  • История губернского города Ярославля / Составление — Рутман А. М. — Ярославль: Изд. Александр Рутман, 2006.
  • Марасанова В. М. Летопись Ярославля: 1010—2010. — СПб.: Морской Петербург, 2007. — 360 с; ил.
  • Масленицын С. И. [www.icon-art.info/book_contents.php?lng=ru&book_id=17 Ярославская иконопись]. — М.: Искусство, 1983. Издание второе, доработанное. Фотографии И. Николаева и К. Кушнарева.
  • Ярославский край. Сборник документов по истории края (XI век — 1917 год). Ярославль: Верхне-Волжское книжное издательство, 1972.
  • Ярославский край в документах и материалах (1917—1977 гг.) / Под ред. Р. В. Балашова и др. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1980.

Ссылки

  • [www.rlib.yar.ru/_yar_bibliography/main.html Ярославль. Что читать о городе. Рекомендательный указатель литературы]. Ярославская областная универсальная научная библиотека им. Н. А. Некрасова. Отдел краеведения. Проверено 27 июля 2011. [www.webcitation.org/617EFzbRZ Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
  • [yarland.ru/turism/o_yaroslavle/istoriya_yaroslavlya/ История Ярославля]
  • [fotoyar.ru/img/index-1.html История и фотографии Ярославля на сайте «Ярославль. Фотовзгляд через столетие»]
  • [www.nicotiana.ru/na07_14.html Отрывок из статьи об Ярославле в журнале «Nicotiana aristocratica»]
  • [www.yar-info.ru/index.php?name=pages&cat=51 История и достопримечательности Ярославля]
  • [www.stop-moment.ru/ Ярославль на сайте «Остановись мгновенье»]

Отрывок, характеризующий История Ярославля

Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=История_Ярославля&oldid=80032354»