Северная особая авиационная группа Гражданского воздушного флота

Северная особая авиационная группа Гражданского воздушного флота
Войска:	ГВФ
Род войск:	транспортная авиация
Формирование:	26 июня 1941 года
Расформирование (преобразование):	31 июля 1942 года
Предшественник:	31-й авиационный отряд ГВФ
Преемник:	4-й отдельный авиационный полк Гражданского воздушного флота
Боевой путь
1941 - 1942: Ленинградская область

Северная особая авиационная группа Гражданского воздушного флота — воинское соединение Гражданского воздушного флота СССР в Великой Отечественной войне.

История

25 июня 1941 года вышло Положение об особых авиационных группах Гражданского воздушного флота, которые создавались в целях обеспечения воздушно-транспортных перевозок частей Красной Армии и Военно-Морского Флота.

На основании данного положения создана 26 июня 1941 года Северная группа, в основном на базе 31-го транспортного авиационного отряда ГВФ (сформирован в 1934 году) Северного управления гражданского воздушного флота. Позднее в группу были переданы ПС-84 ВВС Ленинградского фронта, Краснознамённого Балтийского флота, а также особый авиационный отряд ГВФ по обслуживанию Балтийского военно-морского флота (гидросамолёты МБР-2). В большинстве своём в группе состояли транспортные самолёты разных модификаций ПС-84 и некоторое количество ТБ-3

В составе действующей армии с 3 июля 1941 года по 14 ноября 1942 года.

Группа осуществляла на Ленинградском и Волховском направлениях перевозки начсостава, раненых, медикаментов, вооружения, боеприпасов, литературы, обеспечение связи между армиями, дивизиями и выполнение других заданий, направленные на обеспечение боевых задач частей Красной Армии. Так, например, самолётами группы в ноябре 1941 года из Ленинграда под Тихвин была доставлена 44-я стрелковая дивизия, также в ноябре 1941 года в Москву было переправлено около 1000 артиллерийских орудий и миномётов

Особо следует выделить то, что во время блокады лётчики группы ежедневно доставляли в Ленинград грузы и вывозили из блокированного города больных, раненых, а также вооружение и дефицитные материалы. По воздуху было эвакуировано более 52 тысяч человек, из них около 20 тысяч квалифицированных рабочих, специалистов, учёных; только за сентябрь — декабрь 1941 года авиагруппа доставила в Ленинград 3605 тонн пищевых продуктов, 1273 тонн боеприпасов и вооружения, 26 тонн медикаментов и 138 тонн почты.

По воспоминаниям командира группы В. П. Легостина:

В Ленинград возили все, начиная от пушек, дизелей к танкам и кончая разными концентратами. Из Ленинграда — в первую очередь цветные металлы. Действительно, воздушным путём в Ленинград доставляли самые необходимые и срочные грузы. Например, весной 1942 года М. А. Никифоров возил в блокадный город семена овощей и рассаду.

31 июля 1942 года переформирована в 4-й отдельный авиационный полк Гражданского воздушного флота

Состав

Установленный состав:

• Апатитский тяжёлый транспортный авиационный отряд (до ноября 1941);
• Ленинградский тяжёлый транспортный авиационный отряд (до ноября 1941);
• Особый авиационный отряд ГВФ по обслуживанию Балтийского военно-морского флота (с октября 1941)

Подчинение

Группа находилась в подчинении Главного управления Гражданского воздушного флота, исключая период ноябрь 1941 — январь 1942 года, когда она находилась в подчинении Ленинградского фронта

Командиры

• А. А. Лаврентьев
• Легостин, Виктор Павлович

Литература

• Воздушный мост над Ладогой: Сборник очерков и воспоминаний. — Ленинград: Лениздат, 1984. — 256 с.

Ссылки

• [www.soldat.ru/doc/perechen Перечень No.36 авиационных соединений, частей и подразделений гражданского воздушного флота, входивших в состав Действующей армии в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.]
• [www.allaces.ru/cgi-bin/s2.cgi/sssr/struct/g/osag.dat Справочник]

Отрывок, характеризующий Северная особая авиационная группа Гражданского воздушного флота

– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.