Семейные узы (телесериал, Бразилия)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Семейные узы
Laços de Família
Жанр

драма

Создатель

Мануэл Карлус

В ролях

Вера Фишер
Рейналду Джанеккини
Каролина Дикманн
Тони Рамос
Жозе Майер
Джованна Антонелли

Композитор

Алберту Розенблит

Страна

Бразилия

Количество серий

150

Производство
Продюсер

Руй Матус
Маристела Велозу
Рикардо Уоддингтон

Режиссёр

Моасир Гоес
Рикардо Уоддингтон
Рожерио Гомес

Сценарист

Мария Каролина
Винисиус Виана
Флавия Линс и Силва

Хронометраж

45 мин.

Трансляция
Телеканал

Глобу
ОРТ (Россия)
Zone Romantica (Россия)
Ю (Россия)

На экранах

с 5 июня 2000
по 3 февраля 2001

«Семейные узы» (порт. Laços de Família) — сериал Мануэла Карлоса, выпущенный в свет бразильской телекомпаниией «Глобу» в 2000 году.
Этот сериал наряду с сериалом «Во имя любви» считается лучшим творением своего автора. Все сериалы Мануэла Карлоса имеют много общего: главную героиню непременно зовут Эленой, все названия сериалов взаимозаменимы, действие происходит в престижном прибрежном районе Леблон в Рио-де-Жанейро[1], в заставках обязательно звучит музыка Антониу Карлуша Жобима.

Данный проект стал воплощением давнего замысла сценариста: столкнуть мать и дочь в соперничестве из-за любимого мужчины. Без участия Веры Фишер и Тони Рамоса он не представлял этого сериала[2]. Только Вера, по его мнению, со своей неувядающей молодостью могла сыграть роль зрелой женщины, в которую способен влюбиться ровесник её дочери, и только Тони он видел в роли честного, спокойного и понимающего мужчины, способного простить измену ради настоящей любви.

Одной из наиболее запоминающихся сцен сериала (сопровождаемой песней Лары Фабиан «Love by grace») стала потеря волос Камилой, вынужденной пойти на этот шаг в связи со своей страшной болезнью. Запоминающейся стала и роль Капиту, элитной «девушки по вызову», принесшая известность актрисе Джованне Антонелли. Как и во многих других сериалах Мануэла Карлоса, одну из ролей играет его дочь — Жулия Алмейда. Сериал «Семейные узы» стал первой ролью для модели Рейналдо Джанеккини.

Первые серии сериала снимались в Токио[3].

С 3 февраля 2015 года телеканал Ю будет транслировать телесериал "Семейные Узы" в 19:10 - повтор серии, в 20:10 - две новые серии.





Сюжет

Главный персонаж теленовеллы — Элена (Вера Фишер). Она — врач-косметолог, ей чуть больше 40 лет и у неё двое детей. Старший сын Фред (Луиджи Баричелли) — безработный инженер, женатый на весьма избалованной и третирующей его юной особе по имени Клара (Режиана Алвес). Фред и Клара несчастливы в браке. Клара не уважает мужа, и их брак неспособна спасти даже их годовалая дочь Нина. Тем более что по соседству живет первая любовь Фреда — красавица Капиту (Джованна Антонелли), которая работает высокооплачиваемой девушкой по вызову, чтобы содержать своих родителей и маленького сына от бросившего её парня. Капиту учится в университете и мечтает завязать со своей профессией. Но это оказывается не так уж и просто.

Младшая дочь Элены — 20-летняя Камилла (Каролина Дикманн) — учится в Лондоне. Муж Элены погиб еще до её рождения. Но девушка живо интересуется любой информацией о нем, не подозревая, что мать скрывает от всех имя настоящего отца своей дочери.

Сама Элена родилась в Рио-Гранде-ду-Сул. Она дочь Жулии и Алессиу (Фернанду Торрес) — фермера и мэра города. Он женат второй раз на Ингрид (Лилия Кабрал) и у них есть дочь Ирис (Дебора Секку). Элена в ссоре с Алессиу с тех самых пор, когда её мать застала его с другой женщиной в их собственной постели, после чего умерла спустя несколько месяцев. За эти годы Элена ни разу не встречалась ни с ним, ни с его второй женой, ни со своей 18-летней сводной сестрой, которая выросла весьма эгоистичной и напористой. Ирис с раннего детства влюблена в двоюродного брата Элены — Педру (Жозе Майер) — племянника матери Элены, который является первой большой любовью Элены и отцом Камиллы. Для того, чтобы заполучить Педро, Ирис готова на все, включая шантаж и убийство. Отец Элены Алесио умирает от рака, успев помириться со старшей дочерью и увидеться с внуком. Ирис пользуется добротой сводной сестры и напрашивается жить вместе с ней в Рио...

В самом начале сериала Элена знакомится с молодым привлекательным Эду (Рейнальду Джанеккини), только что получившим диплом врача. Машины Элены и Эду сталкиваются на перекрестке возле книжного магазина, владельцем которого является Мигель (Тони Рамос). Мигел — 50-летний вдовец, жена которого погибла в автомобильной катастрофе, а старший сын остался инвалидом. Он влюбляется в Элену с первого взгляда. Но у Элены и Эду очень быстро начинается красивый роман, и Мигел на время остается в стороне.

В то же самое время дочь Мигела Сеса с самого начала положила глаз на Эду и всеми силами старается сблизиться с его теткой Алмой (Мариэта Северо), которая после гибели родителей Эду и его сестры Эстелы воспитывает племянников. Алма старается контролировать их жизнь. Они считают, что живут на деньги тетки, но вскоре становится известно, что это не совсем так. Алма единственная женщина в теленовелле не принадлежащая к среднему классу — она богата. Она замужем за Данилу (Алешандре Боржес) — молодым парнем, который не прочь сходить на сторону. Алма обожает организовывать вечеринки и собирать друзей. Она содержит конезавод, управляющим на котором работает двоюродный брат Элены Педру, который, по словам многих, уважает лошадей намного больше, чем людей, и, в общем-то, является самодуром. У него не складываются отношения с женой Силвией, что, в совокупности с проделками Ирис и вспыхнувшей между Педро и молодой привлекательной ветеринаром Синтией страсти, приводит к разводу.

Узнав о романе Эду и Элены, Алма хочет разлучить их, ибо мечтает о молодой жене для любимого племянника. В разгар своего страстного романа Элена и Эду решаются на поездку в Японию, где Элена хочет навестить свою дочь Камиллу, поехавшую туда к своему японскому бойфренду Тошио. Но случается непредвиденное — Камилла с первого взгляда влюбляется в Эду. Об этом после их возвращения догадывается Алма и она всеми силами старается, чтобы её племянник перенес свои чувства с матери на дочь.

В ролях

А ТАКЖЕ:

  • Лилия КабралИнгрид *жена Алессио, мать Ирис
  • Фернандо Торрес — Алессиу *муж Ингрид, отец Ирис и Элены
  • Элиети СигариниСилвия *жена Педро, владелица цветочного магазина
  • Мариета СевероАлма *тетя Эду и Эстелы, жена Данило, подруга Глории, Клейде и Родриго, владелица конезавода

В ЭПИЗОДАХ:

Озвучивание

Режиссёр озвучания Надежда Ерёмина.

Актёры:

Премии

Напишите отзыв о статье "Семейные узы (телесериал, Бразилия)"

Примечания

  1. [veja.abril.com.br/100101/p_086.html Veja on-line]
  2. [www.teledramaturgia.com.br/lacosb.htm Bastidores Laços de Família]
  3. [memoriaglobo.globo.com/Memoriaglobo/0,27723,GYN0-5273-236416,00.html Memória Globo - Rede Globo]
  4. [www.imdb.com/title/tt0249299/awards "Laços de Família" (2000) - Awards]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Семейные узы (телесериал, Бразилия)

– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.