Скребицкий, Александр Ильич

Скребицкий Александр Ильич
Дата рождения:	2 мая 1827(1827-05-02)
Дата смерти:	1915(1915)
Страна:	Подданство Российская империя Российская империя
Научная сфера:	офтальмология, история литература
Учёная степень:	доктор медицины
Альма-матер:	юридический факультет Санкт-Петербургского университетета, медицинский факультет Дерптского университета
Известен как:	выдающийся общественный деятель и историк
Награды и премии:	премия графа Уварова Петербургской академией наук

Скребицкий, Александр Ильич (2 мая 1827 ‒ сентябрь 1915) — писатель, врач-окулист, общественный деятель и историк.

Биография

В 1849 г. окончил курс в Санкт-Петербургском университете по юридическому факультету, но, не находя при тогдашних условиях удовлетворения в практической деятельности юриста, поступил в 1853 г. вольнослушателем на медицинский факультет Дерптского университета и в 1859 г. получил степень доктора медицины, после чего изучал глазные болезни в немецких клиниках (Грефе и др.).

Великая княгиня Елена Павловна предложила Скребицкому разработать для барона Гакстгаузена материалы о крестьянской реформе, доставленные последнему Я. И. Ростовцевым. Материалы, разработанные Скребицким, легли в основу труда Гакстгаузена «Die landliche Verfassung Russlands» (Лейпциг 1866). По инициативе Гакстгаузена, великая княгиня предложила Скребицкому разработать эти материалы и на русском языке и приняла на себя все необходимые для этого расходы. В материалах Гакстгаузена Скребицкий заметил пробелы, зависевшие от того, что второй председатель редакционных комиссий гр. Панин запретил печатать доклады некоторых членов комиссий; эти доклады доставлены были Скребицкому Милютиным Н.А в рукописях. В результате получился монументальный труд Скребицкого «Крестьянское дело в царствование Императора Александра II» (Бонн, 4 т., 1862 — 68), являющийся подробным историческим комментарием ко всякой статье Положений 19 февраля. Книга эта в 1870 г. была допущена к ввозу в Россию, а в 1871 г. удостоена Петербургской академией наук премии графа Уварова.

Одновременно с работой над этим трудом Скребицкий продолжал изучать глазные болезни. Вернувшись в Россию, Скребицкий в 1879 — 80 гг. командирован был главным попечительством для пособия нуждающимся семействам воинов в различные места для оказания врачебной помощи ослепшим солдатам, число которых во время русско-турецкой войны оказалось необычайно большим. Скребицкий пришел к убеждению, что подавляющее большинство ослепших приобрели зародыши глазных болезней до начала военных действий и частью вынесли их из своих деревень. Рядом обширных и систематических исследований он доказал, что нет в Европе страны, где утрата зрения встречалась бы так часто, как в России. Результатом этих работ Скребицкого явилось основание попечительства Императрицы Марии Александровны о слепых (XXIV, 551). Скребицкий напечатал также ряд исследований о слепоте в России и о призрении слепых, между прочим «Историческую справку по поводу распространенной у нас глазной болезненности и слепоты» («Врач», 1894, № 20 и 22) и «Zur Blindenfursorge in Russland. Philantropie und Bureaukraite» (Берлин, 1899) и много содействовал появлению в России книгопечатания для слепых (см.). Ему же принадлежат «Очерки из истории крестьянства в Западной Европе» («Вестник Европы» 1867), «Александр фон Гумбольдт» (там же, 1869, № 9, 10 и 12), «Александр фон Гумбольдт в России и последние его труды» (там же, 1871, № 7), «Морская зоологическая станция в Неаполе» («Русская Мысль», 1890, № 9) и др., а также несколько статей о глазных болезнях в специальных немецких журналах.

Жена его Мария Семеновна Скребицкая (1843—1900), дочь генерал-адъютанта и одного из воспитателей Императора Александра II, С. А. Юрьевича (умер в 1865 г.), молодые свои годы всецело посвятила уходу за ослепшим отцом и заслужила в свете название Антигоны. В 1865 г. вступила в первый брак с А. К. Красовским (XVI, 566). В течение последних 15 лет своей жизни она выдавала стипендии (около 20 тысяч рублей) беднейшим и способнейшим ученицам санкт-петербургских школ, которые по окончании общего учения за её счет готовились к трудовой жизни в профессиональных школах. В 1898 г. Скребицкая пожертвовала санкт-петербургской городской думе 15 000 рублей для выдачи из процентов на эту сумму стипендий лучшим ученицам городских училищ с целью подготовки сельских учительниц и закройщиц. Скребицкая делала пожертвования и на другие цели, например, на музей изящных искусств при Московском университете (20 000 рублей), на стипендии при женском медицинском институте (12 000 рублей). Скребицкая перевела на французский язык книгу своего второго мужа о Валентине Гаюи; она помогла ему и в разработке 3000 подлинных рукописных отчетов присутствий по воинской повинности 63 губерний за 5 лет (1879 — 83 гг), послуживших материалом для установления необычайной распространенности слепоты в России. Об особом характере её благотворительности, тщательно хранимой в тайне и соединенной с душевным участием к судьбе облагодетельствованных лиц, см. «Вестник Европы», 1900, № 6.

Ссылки

• При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Скребицкий, Александр Ильич

Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.