Сокол, Алексей Яковлевич

Алексей Яковлевич Сокол (1870, с. Скопцы Переяславского уезда Полтавской губернии, совр. с.Веселиновка Барышевского района Киевской области — 1939, Днепродзержинск) — создатель памятника «Прометей Раскованный» в Днепродзержинске, ставшего впоследствии символом города и оказавшего значительное влияние на становление украинской советской архитектуры и монументального искусства.

Биография

Родился в 1870 г. в селе Скопцы Переяславского района Полтавской области (теперь село Веселиновка Барышевского района Киевской области). Отец его, так же как и дед и прадед, был искусным печником, и будущий живописец, скульптор, архитектор и инженер-строитель еще мальчиком расписывал, как это принято на Украине, печи, сложенные мужчинами семьи. Алексей Сокол закончил церковно-приходскую школу в родном селе, затем — реальное училище в Киеве, Московское училище живописи, ваяния и зодчества(В. А. Серов) и, наконец,Санкт-Петербургскую академию художеств(1903-1911 г.г.), где учился в мастерской И. Е. Репина.

Молодой художник поселился в Петербурге, обзавелся мастерской на Малом проспекте Васильевского острова. Он выполнял росписи церковных интерьеров, создавал проекты монументов, жилых домов, церквей. Его работы экспонировались на выставках, в том числе и за рубежом. Первая мировая война застала художника во Франции. В Россию вернулся в 1914 году и сразу же получил заказы на выполнение эскизов росписей Николаевской церкви в Каменском (так тогда назывался Днепродзержинск) и на строительство жилого дома для специалистов металлургического завода. В 1915 году А. Я. Сокол приехал в Каменское и остался там жить и работать до самой смерти 23 сентября 1939 года.

История памятника «Прометей раскованный»

Почему именно Прометей был выбран им символом революции? Дело в том, что всю жизнь художник был искренним почитателем творчества Тараса Шевченко, собрал прекрасную библиотеку редких изданий «Кобзаря». Поэма «Кавказ» вдохновила его работу над образом Прометея, разорвавшего оковы и давшего людям огонь.

Фигуру Прометея отлил из чугуна лучший литейщик завода С. В. Гречнев, активный участник революционных событий, первый председатель городского Совета рабочих депутатов.

А. Я. Сокол выполнил также проект пьедестала в виде дорической колонны и сам руководил сооружением монумента, торжественное открытие которого было приурочено к пятой годовщине Октября в 1922 году. Монумент сразу же стал популярным и был воспроизведен на страницах газет и журналов.

Известны ли другие работы художника? В фондах музея металлургического комбината им. Ф. Э. Дзержинского сохраняется небольшая (50х60 см) эмблема предприятия. Сын А. Я. Сокола местный врач Георгий Алексеевич Сокол, автор рукописных воспоминаний об отце, утверждает, что эта эмблема не только вылеплена, но и отлита отцом из чугуна. На ней в обобщенных формах изображен горновой в доменном цехе. Других работ пока обнаружить не удалось.

С годами А. Я. Сокол все больше увлекается строительством. Он строит доменные печи и цехи металлургического завода имени Ф. Э. Дзержинского, клуб рабочих по проекту В. И. Заболотского, комплекс заводского санатория в селе Щуровка (недалеко от Верхнеднепровска) по проекту А. А. Тация, Н. К. Коваленко и Б. А. Ведерникова.

Во время Великой Отечественной войны и временной оккупации Днепродзержинска «Раскованный Прометей» был разрушен, но чугунную фигуру удалось спрятать от переплавки, и в 1947 году по проекту архитектора Ольги Алексеевны Брусовой — дочери А. Я. Сокола — монумент был воссоздан.

Ссылки

[www.dndz.in.ua/?page_id=1564 Алексей Сокол] — статья С. К. Киселева из журнала «Строительство и архитектура» (№ 10, 1989 г)

Отрывок, характеризующий Сокол, Алексей Яковлевич

В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…