Теория денег

Теория денег или денежная теория — экономическая теория, изучающая воздействие денег на экономическую систему.

Различные теории денег

Исторически различают семь основных теорий денег.

Металлическая теория денег (XV—XVII вв.)

Покупательную способность денежной единицы определяет металл, из которого сделана монета. Соответственно банкноты металлической теорией денег не признаются. Наиболее ценятся монеты из благородных металлов (золото и серебро). Они имеют высокую стоимость благодаря своим природным свойствам, а не развитию отношений обмена.

Номиналистическая теория денег (XVII—XVIII вв.)

Покупательная способность денежной единицы определяется её номиналом, то есть суммой, указанной на монете или банкноте. То есть деньги являются сугубо условными номинальными знаками, стоимость которых не зависит от материального содержания.

Первыми представителями раннего номинализма были англичане Дж. Беркли (1685—1753) и Дж. Стюарт (1712—1780). В основе их теории лежали два следующих положения: деньги создаются государством и стоимость денег определяется их номиналом.

Основной ошибкой номиналистов является положение теории о том, что стоимость денег определяется государством. А это означает отрицание теории трудовой стоимости и товарной природы денег.

Дальнейшее развитие номинализма (особенно в Германии) приходится на конец XIX — начало XX вв. Наиболее известным представителем номинализма был немецкий экономист Г. Кнапп (1842—1926). Деньги, по его мнению, имеют покупательную способность, которую придаёт им государство.

Эволюция номинализма проявилась в этот период в том, что Г. Кнапп основывал свою теорию не на полноценных монетах, а на бумажных деньгах. При этом при анализе денежной массы он учитывал лишь государственные казначейские билеты (бумажные деньги) и разменные монеты. Кредитные деньги (векселя, банкноты, чеки) он исключал из своего исследования, что обусловило несостоятельность его концепции по мере распространения кредитных денег.

Основная ошибка номиналистов состояла в том, что, оторвав бумажные деньги не только от золота, но и от стоимости товара, они наделяли их «стоимостью», «покупательной силой» путём акта государственного законодательства.

Большую роль номинализм сыграл в экономической политике Германии, которая широко использовала эмиссию денег для финансирования Первой мировой войны. Однако период гиперинфляции в Германии в 1920-х гг. положил конец господству номинализма в теории денег.

Современные экономисты не разделяют основных взглядов Г. Кнаппа. Сохранив от номинализма отрицание металлической концепции теории трудовой стоимости, они стали искать определение стоимости денег не в декретах государства, а в сфере рыночных отношений путём субъективной оценки их «полезности», покупательной способности. В результате ведущую позицию в теории денег заняла количественная теория.

Количественная теория денег (конец XVII — начало XVIII вв.)

Теория гласит, что покупательная способность денежной единицы и уровень цен определяются количеством денег в обороте.

<math>C=\frac{S}{V}</math>, где

C — количество денег, S — сумма цен товаров, V — скорость обращения денег.

Постепенно количественная теория денег трансформировалась в монетаристскую концепцию современной экономической теории.

Монетаризм

Теория, в соответствии с которой находящаяся в обращении денежная масса играет определяющую роль в стабилизации и развитии рыночной экономики. Основоположником монетаризма является М. Фридман. Монетаризм возник в 50-е годы XX века. Вершиной теоретических разработок монетаризма стала концепция стабилизации американской экономики и известная «Рейганомика», реализация которых помогла США ослабить инфляцию и укрепить доллар.

Кейнсианская теория денег

Эта теория о сущности денег и их воздействии на производство была предложена английским экономистом Дж. М. Кейнсом (1883—1946) в конце 1920-х-начале 1930-х гг. Скорость обращения денег в движении доходов рассматривается как переменная величина, изменяющаяся совокупно с изменениями доходов, нормы процента и другими параметрами экономики.

Функциональная теория денег

Функциональная теория денег рассматривает покупательную силу денег как результат их обращения, или функционирования. Функциональная теория денег обосновывает несущественность для денег их металлического содержания вследствие выполнения ими функций в сфере обращения.

Государственная теория денег

Согласно этой теории, государство не только создаёт деньги, но и предписывает им платёжную силу. Трактуя чисто юридическую природу денег, государственная теория денег отрицает всякое значение для платёжной силы денег их металлического содержания, утверждая, что бумажные деньги так же хороши, как металлические. Основной функцией считается функция платёжного средства, и игнорируется функция денег как меры стоимости, сокровища и мировых денег.

Информационная теория денег

В этой теории деньги рассматриваются как разновидность информации о стоимости , связанная с разными видами вещественных носителей (бумага, электронные носители). Согласно этой теории, если в аграрную эпоху основным носителем денежной информации было золото, в индустриальную - бумага, то в современную информационную эпоху главным носителем денежной информации являются электронные носители, а экономическая деятельность рассматривается как информационная.

См. также

• Меркантилизм
• Монетаризм
• Экономическая теория
• Деньги
• Революция цен
• Кейнсианство

Литература

• Блауг М. Меркантилистская дилемма и количественная теория денег // Экономическая мысль в ретроспективе = Economic Theory in Retrospect. — М.: Дело, 1994. — С. 16-17. — XVII, 627 с. — ISBN 5-86461-151-4.
• Фредерик C. Мишкин. Экономическая теория денег, банковского дела и финансовых рынков = The Economics of Money, Banking and financial market. — 7-е изд. — М.: «Вильямс», 2006. — С. 880. — ISBN 0-321-12235-6.

Отрывок, характеризующий Теория денег

И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.