Социология революции (наука)

Эта статья — о науке. О книге П. Сорокина см. Социология революции .

Социология революции — раздел социологии социальных изменений, изучающий революционные политические преобразования общества.

Социология революции – направление в теории революции, получившее свое начало вместе с одноименной книгой русско-американского социолога Питирима Сорокина (написана в 1923 г., опубликована в США в 1925 г.) и связанное с изучением социальных предпосылок, причин и последствий революций. Среди самых известных исследователей социологии революции: американский социолог Чарльз Тилли с изучением проблем мобилизации в революции и социальных трансформаций, израильский социолог Шмуэль Эйзенштадт с концепцией модернизации в ходе революций, американский политолог Джек Голдстоун со структурно-демографической теорией.

«Социология революции» предшествовала т.н. «первой волне исследования теории революции в классификации Д. Голдстоуна, представленной работами американских историков Лайфорда Эдвардса(«Естественная история революции», 1927 г.), Крэйна Бринтона («Анатомия революции», 1938 г.) и Джорджа Петти («Процесс революции», 1938 г.), но несмотря на это Голдстоун относил этот труд ко второму поколению исследователей, которое, на его взгляд, сложилось в 60-е – 70-е гг. XX в.

Несмотря на разнообразие исследовательских тем внутри выделяемого направления «Социология революции», исследователи прослеживают общие черты и линии развития. Так, существует мнение, что положение Сорокина об «инакомыслящих» преобразовалось у Л. Эдвардса в выводы о «стрейнджерах» - инакомыслящих «чужаков–пришельцов», которые привносят иные идеи и дестабилизируют существующее состояние общества. Выводы П. Сорокина о «замиренной среде», которую представляет собой обычно каждая социальная группа, получили продолжение в концепции равновесия социальной системы и ее дисфункции Чалмерса Джонсона и Лоуренса Стоуна. Идеи об изменении сознания и поведения различных социальных групп в преддверии революций нашли развитии в теории относительной депривации.

Основные теории революции

Основными считаются четыре теории революции:

• бихевиористская (поведенческую);
• психо­логическая;
• структурная;
• политическая.

При наличии частных недостатков, присущих только одной из теорий, все они не способны ответить на несколько общих вопросов, например, как формируются политические организации и что предопределяет поведение армии во время революции.

Бихевиористская теория

Бихевиористская (поведенческая) теория революции источником революционного поведения людей называет их базовые потребности и инстинкты. Быстрый переход к радикальным действиям вызван длительным подавлением таких человеческих потребностей, как утоление голода, безопасность, половой рефлекс, собственничество, соревновательность, творчество. Непосредственными причинами является резкое увеличение ограничений этих базовых инстинктов у большинства населения и одновременная неспособность власти эффективно подавлять возникающие бунты.

Бихевиористская теория Питирима Сорокина, созданная в 1925 году, исторически стала первой современной теорией революции.

Психологическая теория

Психологические теории революции, в отличие от бихевиористских, ставят во главу не базовые инстинкты, а сложную мотивационную систему. Причиной революции называется осознание массами несправедливости своего положения. Революция не возникает, если даже самое нищее существование общества воспринимается как закономерное. Осознание несправедливости может возникнуть из-за появления новых идеологий, характеризующих текущее положение как неприемлемое; из-за падения уровня жизни при сохранении на прежнем уровне ожиданий; при сочетании первых двух факторов.

Психологические теории критикуют за то, что они не учитывают неравенство в обществе, связанное с распределением власти и денег.

Наиболее значимой из психологических теорий является теория относительной депривации, предложенная Джеймсом Дейвисом и Тедом Гарром]].

Структурная теория

Структурные теории выдвигают на первый план классовые и групповые отношения в обществе, отрицая психологические аспекты. При этом напряжение в обществе может возникать как из внутренних противоречий, так и благодаря внешнему, международному давлению. Революция развивается с вовлечением в процесс широких масс крестьянства и рабочих, а успешной становится после полного демонтажа старого и установления нового государственного строя.

Критика структурной теории зеркальна по отношению к психологической и касается отказ от рассмотрения в ней психологических аспектов.

Ведущим современным приверженцем структурной теории является Теда Скочпол.

Политическая теория

Политические теории в сравнении со структурными ещё более сужают область причин революции, сводя их исключительно к борьбе за власть внутри государства. В этом случае революция рассматривается как нормальный политический процесса, принимающий крайние формы. Предпосылкой к революции является сосредоточение у оппозиции достаточных ресурсов для эффективной борьбы с действующей властью, то есть когда в политическом процессе появляется несколько участников. После консолидации новых сил революция прекращается, формируется новая единая власть.

Одним из видных последователей политической теории является Чарльз Тилли.

Литература

• Гарр Т.Р. Почему люди бунтуют. СПб.: Питер, 2005.
• Голдстоун Д. К теории революции четвертого поколения // Логос. 2006. 5 (56). С. 58-103.
• Сорокин П.А. Социология революции. М.: РОССПЭН, 2005.
• Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Изд-во политической литературы, 1992.
• Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций. М.: Аспект Пресс, 1999.
• Goodwin, Jeff [sociology.as.nyu.edu/docs/IO/233/ts94.pdf Toward a new sociology of revolutions]. // Theory and Society 23.6 (1994): 731-766.  (англ.)
• Collins, Randall [www.catedras.fsoc.uba.ar/fidanza/docs/socio_revolution.pdf Weber and the Sociology of Revolution]. // Journal of Classical Sociology 1.2 (2001): 171-194.  (англ.)
• Eisenstadt S.N. Comparative Civilizations and Multiple Modernities. BRILL, 2003.
• Eisenstadt S.N. Revolution and the transformation of societies: a comparative study of civilizations. N.Y.: Free Press, 1978.
• Eisenstadt S.N. The Great Revolutions and the Civilizations of Modernity. Brill, 2006.
• Goldstone J.A. Analyzing Revolutions and Rebellions: A Reply to the Critics // Debating Revolutions /Ed. by Nikki R. Keddie. NYU Press, 1995. P. 178-199.
• Goldstone J.A. Capitalist Origins of the English Revolution: Chasing a Chimera // Revolution: Critical Concepts in Political Science /Ed. by O'Kane R.H.T. Vol. 3. Taylor & Francis, 2000. P. 5-42.
• Goldstone J.A. Revolution and rebellion in the early modern world. Berkeley: University of California Press, 1991.
• Sorokin P.A. The Sociology of Revolution. J.B. Lippincott, 1925.
• Tilly C. Does Modernization Breed Revolution? // Comparative Politics. 1973. Vol. 5. No. 3. P. 425-447.
• Tilly C. From Mobilization to Revolution. University of Michigan, 1977.
• Tilly C. Regimes and Repertoires. London, Chicago: The University of Chicago Press, 2006.

См. также

• Бунт
• Голдстоун, Джек
• Контрреволюция
• Кривая Дэвиса
• Политическая реакция
• Протест
• Революция
• Скочпол, Теда
• Эйзенштадт, Шмуэль

Отрывок, характеризующий Социология революции (наука)

– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.