Теэтет Афинский
| Теэтет Афинский | |
| Θεαίτητος | |
| Дата рождения: |
около 417 года до н. э. |
|---|---|
| Дата смерти: | |
| Научная сфера: | |
| Известен как: | |
Теэте́т Афи́нский (др.-греч. Θεαίτητος, лат. Theaetetus; ок. 417—369 год до н. э.) — древнегреческий математик.
О его жизни известно мало, в основном из диалога Платона «Теэтет». Платон сообщает, что Теэтет учился, как и сам Платон, у Феодора Киренского. В диалоге Феодор говорит Сократу [1].
Из всех молодых людей, с которыми мне когда-либо приходилось встречаться (а их довольно много бывало у меня), я не знал ни одного такой удивительной одарённости. Легко воспринимает учение, как редко кто другой, при этом необыкновенной мягкости характера и вместе с тем мужествен, как никто…
Умер Теэтет, как сообщает Платон, от ран и дизентерии, на пути домой после участия в войне между Афинами и Коринфом, где проявил незаурядную воинскую доблесть[1].
В честь Теэтета назван кратер на Луне.
Содержание
Научные достижения
Теэтет прославился в первую очередь своей теорией несоизмеримых величин, интерес к которым появился у него под влиянием учителя, Феодора Киренского. Теория эта дошла до нас в изложении Евклида (главы VII и X «Начал»).
Теэтет доказал, что если квадратный корень не извлекается нацело, то он иррационален (сам Теэтет формулировал этот факт геометрически). Для того, чтобы доказать эту теорему, требуется развитая общая теория делимости целых чисел; вероятно, Теэтет и был её первым создателем [2].
Далее Теэтет классифицировал несоизмеримые величины по, так сказать, степени их иррациональности: отдельно квадратные корни, отдельно высшие степени, их суммы, произведения и т. д.
Другое его достижение — доказательство теоремы о том, что существует пять, и только пять, правильных многогранников (тоже изложена в Началах, книга XIII). Пифагорейцы знали только три правильных многогранника; икосаэдр и октаэдр открыл, видимо, сам Теэтет.
Напишите отзыв о статье "Теэтет Афинский"
Литература
- Ван дер Варден. [naturalhistory.narod.ru/Person/Modern/Waerden/Nauka_1/N_1_Ogl.htm Пробуждающаяся наука. Математика древнего Египта, Вавилона и Греции]. — М.: Наука, 1959. — 456 с.
- [ilib.mccme.ru/djvu/istoria/istmat1.htm История математики. С древнейших времен до начала Нового времени] // История математики / Под редакцией А. П. Юшкевича, в трёх томах. — М.: Наука, 1970. — Т. I.
- [ilib.mccme.ru Начала Евклида] / Перевод с греческого и комментарии Д. Д. Мордухай-Болтовского при редакционном участии М. Я. Выгодского и И. Н. Веселовского. — М.-Л.: ГТТИ, 1948.
- Платон. Диалог «Теэтет» // Соч.: В 4 т.- М., 1993. — Т.2.
Ссылки
- Джон Дж. О’Коннор и Эдмунд Ф. Робертсон. [www-groups.dcs.st-and.ac.uk/~history/Biographies/Theaetetus.html Theaetetus of Athens] (англ.) — биография в архиве MacTutor.
Примечания
- ↑ 1 2 Платон. Диалог «Теэтет» // Соч.: В 4 т.- М., 1993. — Т.2.
- ↑ [www.math.ru/history/people/Ushkevich История математики] с древнейших времён до начала XIX столетия (под ред. А. П. Юшкевича), в трёх томах, М., Наука, 1972, том I, стр.74-75.
Отрывок, характеризующий Теэтет Афинский
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.
Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
