Ткаченко, Владимир Иванович

Владимир Иванович Ткаченко

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Владимир Иванович Ткаченко (1950—2003) — советский кинооператор-документалист.

Народ. 21 июня 1950 г. в семье служащего. Окончил Киевский государственный институт театрального искусства им. И. Карпенко-Карого (1973). Работал на студии «Киевнаучфильм».

Снял фильмы: «Я напою тебя, земля» (1975), «Содружество» (1976), «Сердце отдаю детям» (1977), «Нарисуй себе цветок» (1979), «Северные узоры», «Двигатели прогресса» (1980), «Памятник народному подвигу», «Слава над Славутичем» (1981), «Имя на фюзеляжах» (1983), «Фокус» (1984), «Интервью с самим собой» (1986), «Азбука для котиков» (1988, в соавт. с И. Недужко), «День первый, день последний», «Мы и автомобили» (1991), «Город на Украине — Белая Церковь» (1992), «Развитие государства. Фильм 87» в документальном цикле «Неизвестная Украина. Очерки нашей истории» (1993); ленты «Запорожская Сечь. Истоки. Фильм 5», «Звездный час казачества. Фильм 7» и «Казачество. Руина. Фильм 8» в документальном цикле «Неизвестная Украина. Золотое стремя» (1993); «Исповедь» (1993), «Кровь людская…» (1995, в соавт. с М. Гресько) и др.

Был членом Национального Союза кинематографистов Украины.

Умер 6 марта 2003 г.

Отрывок, характеризующий Ткаченко, Владимир Иванович

Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.