Торндайк, Эдвард Ли

Эдвард Ли Торндайк
Edward Lee Thorndike
Место рождения:	штат Массачусетс, Вильямсбург
Дата смерти:	10 августа 1949(1949-08-10)
Место смерти:	Нью-Йорк, Монтроз
Научная сфера:	психология, педагогика
Место работы:	был президентом Американской психологической ассоциации (1912 г.)
Награды и премии:	Мессенджеровские лекции (1928)

Эдвард Ли То́рндайк (англ. Edward Lee Thorndike, 31 августа 1874, Вильямсбург, штат Массачусетс — 10 августа 1949, Монтроз, Нью-Йорк) — американский психолог и педагог. Президент Американской психологической ассоциации в 1912 году.

Проводил исследования, изучая поведение животных. Они были направлены на выход из «проблемного ящика». Под этим термином Торндайк подразумевал экспериментальное устройство, в которое помещались подопытные животные. Если они выходили из ящика, то получали подкрепление рефлекса. Результаты исследований отображались на определённых графиках, которые он назвал «кривые научения». Таким образом, целью его исследования было изучение двигательных реакций животных. Благодаря этим экспериментам Торндайк сделал вывод, что животные действуют методом «проб и ошибок и случайного успеха». Эти работы привели его к теории коннективизма.

Биография

Эдвард Торндайк родился в Вильямсбурге, штат Массачусетс. Его отец был священником методистской церкви. Семья придерживалась строгих правил и норм поведения. В детях с ранних лет воспитывались привычка к труду и полная самоотдача правому делу. Возможно, поэтому все три сына поступили в университет и добились больших результатов в научной деятельности.

Эдвард Торндайк поступил в Уэслианский университет. Ещё будучи студентом, он увлёкся психологией, прочитав книгу У. Джеймса «Основы психологии». Она настолько его заинтересовала, что Торндайк решил встретиться с автором и поехал в Гарвардский университет.

В 1898 году он защитил докторскую диссертацию в Колумбийском университете под руководством Джеймса Кеттела. С 1904 года стал профессором Колумбийского университета.

После написания своей диссертации «Интеллект животных» Торндайк оставляет опыты над животными и переключается на людей. В 1899 г. он поступает на должность преподавателя психологии в педагогический колледж Колумбийского университета и там проводит психологические исследования проблемы обучения людей, а также увлекается такой сферой научной деятельности, как тестирование интеллекта.

В 1912 году Торндайк становится президентом Американской психологической ассоциации. В 1939 году он уходит в отставку, однако активно продолжает свою научную деятельность вплоть до смерти в 1949. Его вклад в науку оценён по достоинству многими учёными и исследователями, к примеру, основателем бихевиоризма Джоном Уотсоном и русским учёным И. П. Павловым. Его научные исследования и работы по теории научения стимулировали огромный интерес в американской науке именно в этой области. Объективность и точность сделали труды Торндайка классическими. Своими работами Торндайк показал, что психология как наука выходит далеко за рамки простой механики и биологии. В её основании лежат совсем другие начала, а сфера исследования распространяется помимо самого организма и на область его взаимодействия с внешней средой.

Научные труды Торндайка

Первый психологический эксперимент он решил провести с детьми. Человек загадывал какое-либо слово и старался мысленно его представить. Дети должны были постараться угадать задуманное, тогда они получали конфеты. Этот опыт отражал психологические веяния того времени. Взаимосвязь мысли и слова уже признавалась всеми. Торндайк предположил, что, когда человек думает о чём-либо или произносит какое-либо слово «про себя», мышцы его речевого аппарата неосознанно производят едва видимые движения, которые, как правило, остаются незамеченными окружающими. Торндайк использовал конфеты в качестве поощрительного стимула к повышению чувствительности с целью уловления микродвижений и угадывания мысли. В течение эксперимента предполагалось также, что такая чувствительность будет возрастать. Администрация университета запретила его опыты, и работа осталась незавершённой. Однако эти первые экспериментаторские попытки в основном определили направление дальнейших исследований Торндайка. В своих опытах он стал использовать животных. Сначала это были цыплята, затем кошки и собаки, а также обезьяны. Всем опытам были присущи три основных момента:

1. исключалось обращение к разуму;
2. исследовалась расположенность подопытного животного к научению;
3. использовался положительный фактор подкрепления в качестве поощрения.

Суть опытов Торндайка заключалась в следующем: животных помещали в специальный аппарат, снабжённый различными приспособлениями. Снаружи раскладывалась подкормка таким образом, чтобы испытуемое животное знало о её присутствии. Выйти и получить желаемый кусок оно могло только в том случае, если приведёт в действие определённое устройство. Торндайк тщательно наблюдал за движениями животного и отмечал время от начала эксперимента до того момента, когда животное освобождалось. Дав насытиться, животное снова возвращали в аппарат, и эксперимент продолжался. Опыты показали, что, попадая в неволю, животное всегда стремится освободиться, испытывая неудовольствие сложившимся положением. В своих отчаянных попытках выбраться на свободу оно случайно производит действие, предоставляющее выход. Это движение относится к его врождённым реакциям. При неоднократном повторении опыта поведение животного изменяется; количество действий, не приводящих к свободе, постепенно уменьшается и сводится к нулю, действия же, приводящие к успеху, становятся всё более точными. Всё это способствовало тому, что со временем животное высвобождалось быстрее.

Результаты экспериментов и собственные выводы Эдвард Торндайк подробно изложил в своей докторской диссертации «Интеллект животных. Экспериментальное исследование ассоциативных процессов у животных» (1898). Отправной точкой в описании исследования реакционных движений животных стал принцип проб, ошибок и случайного успеха, в результате которого животное приобретает разные формы поведения на всех уровнях своего развития. Всякое действие является реакцией на ситуацию, а не на какой-либо внешний импульс. Таким образом, Торндайк делает вывод, что поведение любого живого существа определяется тремя составляющими:

1. ситуацией, которая включает в себя как внешние, так и внутренние процессы, оказывающие воздействие на индивидуума,
2. реакцией или внутренними процессами, происходящими в результате этого воздействия;
3. тонкой связью между ситуацией и реакцией, то есть ассоциацией. В своих опытах Торндайк показал, что интеллект как таковой и его активность могут быть изучаемы и без обращения к разуму. Акцент с установления внутренних связей переносился им на установление связей между внешней ситуацией и движениями, что внесло новые веяния в ассоциативную психологию. Механический детерминизм Торндайк в своей теории соединил с биологическим, а потом и с биопсихическим, существенно расширив область психологии, ранее ограниченную пределами сознания.

На основе своих исследований Торндайк вывел несколько законов научения:

1. Закон упражнения (пропорциональная связь между ситуацией и реакцией на неё относительно частоты их повторения).
2. Закон готовности (изменение готовности организма к проведению нервных импульсов связано с упражнениями).
3. Закон ассоциативного сдвига (при реакции на один определённый раздражитель из нескольких, действующих одновременно, другие раздражители, участвовавшие в данной ситуации, в дальнейшем вызывают такую же реакцию).
4. Закон эффекта. Последний, четвёртый, закон вызвал множество споров, поскольку включал в себя фактор мотивации (фактор чисто психологической направленности). Закон эффекта говорил о том, что любое действие, вызывающее удовольствие в определённой ситуации, ассоциируется с ней и в дальнейшем повышает вероятность повторения данного действия в подобной ситуации, неудовольствие же (или дискомфорт) при действии, ассоциируемое с определённой ситуацией, приводит к снижению вероятности совершения этого акта в похожей ситуации. Это подразумевает, что в основе научения лежат также некоторые полярные состояния внутри организма.

Ещё один закон, предложенный Торндайком, касался врождённого комплекса движений. Если действия, совершённые в определённой ситуации, приводят к успешным результатам, то их можно назвать удовлетворяющими, в противном случае они будут нарушающими. Понятие успешного результата Торндайк даёт на уровне нейронов. При успешном действии система нейронов, приведённая в готовность, на самом деле функционирует, а не бездействует.

Первая работа Торндайка «Ум животных» (1898) стала важным открытием на пути внедрения объективного метода в исследование процесса научения. Также он известен, как создатель «закона упражнения», «закона эффекта», «закона готовности», «закона использования» и «закона частоты».

Торндайк не считал себя бихевиористом, хотя его законы и исследования часто характеризует его как сторонника этого направления.

«Закон упражнения»

(англ. Law of exercise) гласит, что повторение определённого акта способствует научению и облегчает его выполнение в дальнейшем, усиливая связь ситуации с реакцией, а его неповторение ослабляет эту связь.

В более поздних работах он провёл эксперимент. В эксперименте испытуемому требовалось нарисовать линию в 4 дюйма с закрытыми глазами три тысячи раз. Результат, который получил Торндайк привел его к выводу, что повторение одних и тех же действий почти не учат человека и мало влияют на психику.

«Закон эффекта»

(англ. Law of effect) заключается в том, что полезное действие, вызывающее удовольствие, закрепляется и усиливает связь между ситуацией и реакцией, а вредное, вызывающее неудовольствие, ослабляет связь и исчезает.

Следует отметить, что «научение» Торндайк характеризует как: связь между ситуацией и реакцией, сила которой оценивается вероятностью возникновения реакции на стимул.

Основные работы

Основные работы Торндайка:

• Интеллект животных / «Animal intelligence» (1898);
• Образовательная психология / «Educational psychology» v. 1—2 (1913);
• Психология желаний, интересов и предпочтений / «The psychology of wants, interest and attitudes» (1935);
• Природа человека в социальных отношениях / «Human nature and the social order» (1940);
• Психология и наука образования / «Psychology and the science of education: selected frighting of Edward L. Thorndike» (1962).

Переводы на русский язык

В России были опубликованы следующие работы Торндайка:

• [www.docme.ru/doc/5152/torndajk-e-.---principy-obucheniya,-osnovannye-na-psiho... Принципы обучения, основанные на психологии]. С предисловием Л. С. Выготского (с. 5-23). М.: Работник просвещения, 1926;
• Принципы обучения, основанные на психологии. Со вступит. статьей Л. С. Выготского (с. 5-24). Изд. 2-е. М., Работник просвещения, 1929
• Новые методы преподавания арифметики (New methods in arithmetic). Перевод с английского А. С. Долговой; под редакцией и с предисловием Д. Л. Волковского. М.: Работник просвещения, 1930. 296 с., 23 см.
• Принципы обучения, основанные на психологии. Пер. с англ. Е. А. Герье. Со вступит. статьей Л. С. Выготского (с. 5-24). Изд. 3-е. М., Работник просвещения, 1930
• «Психология обучения взрослых» (1931);
• Психология арифметики. Пер. с англ. А. С. Долговой. Под ред. Д. Л. Волковского. М.-Л., Учпедгиз, 1932
• Новые методы преподавания алгебры. Пер. А. С. Долговой. Под ред. Д. Л. Волковского. 2-е изд. М.-Л., Учпедгиз, 1932
• Вопросы преподавания алгебры. Пер. с англ. А. С. Долговой. Под ред. проф. И. К. Андронова и Д. Д. Вопковского. М., 1934
• [minervium.com/psychology/Torndajk-Process-uchenija-u-cheloveka.html Процесс учения у человека.] Пер. с англ. Под ред. проф. С. Е. Гайсиновича. М., Учпедгиз, 1935;
• Торндайк Э., Уотсон Дж. Б. Бихевиоризм. Принципы обучения, основанные на психологии. Психология как наука о поведении. М.: АСТ-ЛТД 1998 г. 704 с.

См. также

• Педагогическая психология
• Гало-эффект

Источники

• [www.tc.columbia.edu/news/slideshow.htm?id=4530 Teachers college Columbia University]
• Бим-Бад Б. М. [www.bim-bad.ru/biblioteka/article_full.php?aid=205&binn_rubrik_pl_articles=103 Психологическая дидактика Торндайка]

Отрывок, характеризующий Торндайк, Эдвард Ли

– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)