Триметр

Три́метр (др.-греч. τρίμετρον, лат. trimetrus), ямбический триметр — стихотворный размер в античной поэзии, один из важнейших размеров квантитативной метрики.

Изобретателем его считался Архилох, у которого ямбический триметр использовался в речитативно-говорных лирических стихотворениях. Из лирики ямбический триметр перешёл в трагедию и комедию, где использовался в основном в диалогах. У латинян триметр появился в III в. до н.э., с первыми переводами греческих комедий и трагедий.

Ямбический триметр строится как три диподии, три сдвоенные ямбические стопы. В каждой диподии первый ямб (U—) может заменяться спондеем (— —), а второй не может. И наоборот, долгие слоги могли заменяться (во всех стопах кроме шестой) двумя краткими (вместо ямба — трибрахий, UUU):

<math> F\breve a m\bar e ~ c\breve o \bar a c|t \breve a ~ v \bar u lp \breve e s ~ \bar a lt(a)| ~ \breve i n ~ v\bar i n\breve e \bar a...</math>
Под лозами| лиса, терза|ясь голодом... (Федр)

В комедиях (Плавта, Теренция) и в баснях (Федра) обнаруживается много отступлений от этой нормы. В каждой из пяти стоп (а не только в нечётных) может быть спондей, а из спондея может быть образован дактиль или анапест. По этой причине многие стихи, написанные ямбическим триметром (как, впрочем, и другие разновидности ямбов), не только неравносложные, но и не строго метрические (М.Л. Гаспаров говорит, например, о «расшатанном стихе комедии»):

Aesópus áu|ctor quám matéri|am répperít,

Hanc égo polí|vi vérsibús| senáriís.

Эзоп для басен подобрал предмет, а я

Отполировал стихами шестистопными

— Федр (оригинал и перевод М.Л.Гаспарова)

В отношении шестистопных ямбов, в которых правило нечётных стоп нерегламентировано (не ощущается диподии), предпочтительно говорить не о триметре, а о сенарии.

См. также

• Сенарий

Литература

• Гаспаров М.Л. Очерк истории европейского стиха. М.: Наука, 1989.

Отрывок, характеризующий Триметр

– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.