Усадьба Охотниковых

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Усадьба
Усадьба Охотниковых

Главный дом усадьбы в 2015 году
Страна Россия
Местоположение Москва, ул. Пречистенка, д. 32/1
Координаты: 55°44′26″ с. ш. 37°35′26″ в. д. / 55.74056° с. ш. 37.59056° в. д. / 55.74056; 37.59056 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.74056&mlon=37.59056&zoom=12 (O)] (Я)

Усадьба Охотниковых — усадьба в Москве по адресу улица Пречистенка, дом 32/1. Объект культурного наследия федерального значения[1]. Усадебный комплекс включает в себя главный дом (строение 1), два флигеля (строения 2 и 3) и два служебных корпуса (циркумференции, строения 7 и 8).



История

На этом месте стояла усадьба Талызиных, которая был уничтожена пожаром 1812 года. Новая усадьба гвардии корнета Павла Яковлевича Охотникова была выстроена в стиле классицизма. Главный дом усадьбы располагается по красной линии улицы, в плане Т-образный. Работы по его возведению шли с 1817 по 1820 год, согласно некоторым источникам проект разработал архитектор Ф. К. Соколов. Парадный фасад дома украшает стоящий на цоколе восьмиколонный портик, который завершает треугольный фронтон с лепниной[2]. Тяжёлые замковые камни над окнами первого этажа, венчающий карниз и тосканский ордер портика придают зданию строгий торжественный вид, тонкая лепнина фронтона смягчает это впечатление[3]. По сторонам дома были выполнены арочные проезды во двор, в котором располагаются флигели и служебные постройки, имелась домовая церковь. Интерьеры дома были богато украшены, в советское время художник Евгений Лансере создал на их основе декорации для постановки комедии Грибоедова «Горе от ума» в Малом театре[2].

С 1879 года по 1915 усадьбой владели потомственные почётные граждане купцы Пеговы. В 1882 году главный дом усадьбы арендует гимназия Поливанова. На первом этаже располагалась гардеробная, служебно-хозяйственные помещения и учебные кабинеты. На втором — квартира Поливанова, классы, двусветный рекреационный зал с мраморными колоннами, за ними размещались гимнастические снаряды и учительская. Третий этаж заняли дортуары (общие спальни воспитанников), столовая для пансионеров и ещё две учебные комнаты для учеников 1-3-х классов. Для устройства классов помещения второго этажа подверглись перепланировке. В то же время парадный вход был украшен чугунной лестницей тонкой работы. В конце XIX века ведущие во двор арочные проезды были заложены[2].

В 1915 году усадьба переходит во владение к домовладелице и предпринимательнице Вере Ивановне Фирсановой, новая хозяйка заказывает архитектору А. И. Таманяну перестройку дома. Во время работ были изменены интерьеры второго этажа и фасады. Рекреационный зал вновь становится концертным, в нём устраивается эстрада в виде греческого портика. Пространство между окнами второго этажа украшают кариатиды и росписи работы художников А. Е. Яковлева и В. И. Шухаева. Таманян также строит каменную ограду, от которой до настоящего времени сохранилась только половина ворот[2].

В 1921 году усадьбу занимает Государственная Академия художественных наук (ГАХН). Полукруглые корпуса конюшен во дворе в 1930-х годах получили второй деревянный этаж и превратились в жилые здания. В 1963 году была проведена реставрация главного дома. По планам там должен был открыться магазин книг по искусству и художественный салон. В настоящее время здесь располагаются Детская художественная школа № 1 им. В. А. Серова и Детская музыкальная школа № 11 им. В. И. Мурадели[2].

Напишите отзыв о статье "Усадьба Охотниковых"

Примечания

  1. [dkn.mos.ru/contacts/register-of-objects-of-cultural-heritage/5750/ Усадьба: Дом Степанова, Гимназия Поливанова, XVIII-XIX вв.] (рус.). Департамент культурного наследия города Москвы. Проверено 18 мая 2015.
  2. 1 2 3 4 5 Мезенцева, Юлия. [um.mos.ru/houses/gimnaziya_polivanova/ Гимназия Поливанова] (рус.). Узнай Москву. Проверено 18 мая 2015.
  3. Москва: Энциклопедия, 1997, с. 608.

Литература

Отрывок, характеризующий Усадьба Охотниковых

– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.