Фонтан «Китовый»

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фонтан
Фонтан «Китовый»

Фонтан «Китовый»
Страна Россия
Дворцово-парковый ансамбль Петергоф
Состояние не действует
Координаты: 59°53′08″ с. ш. 29°55′11″ в. д. / 59.88556° с. ш. 29.91972° в. д. / 59.88556; 29.91972 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=59.88556&mlon=29.91972&zoom=17 (O)] (Я)

Фонтан «Китовый» — один из фонтанов Нижнего парка в дворцово-парковом ансамбле Петергофа.



Описание

Водоём, в котором находится фонтан, проектировал Микетти по замыслу Петра, желавшего повторить версальский фонтан «Нептун» и устроить на склоне искусственную гору «Парнас». Однако водоём, вырытый и окруженный дамбой в 1724—1727 годах под наблюдением В. Туволкова, простоял без декора шестнадцать лет. Только в 1739—1740 годах Песочный, или Стерляжий, пруд — так называли водоём — по проекту И. Бланка и И. Давыдова декорировали исполненными по модели К. Оснера большими скульптурами «с вододействием из рта и головы». В центре помещалась вырезанная из дерева семиметровая сказочная «Рыба-кит», по сторонам — свинцовые «морские быки», отлитые в Петербурге П. Луковниковым и прочеканенные А. Куломзиным. Лаковых дел мастер Г. Брумкорст расписал скульптуры, что придало оформлению фонтана еще более живописный характер.

В 1800 году, после того как убрали обветшавшие деревянные фигуры, фонтан стал менажерного типа. В 1963 году после разрушения всего парка в Великую Отечественную войну фонтан был воссоздан по чертежам XIX века. На струе из фонтана держался и вращался металлический шар.

В настоящее время этого фонтана в парке уже нет, был убран несколько лет назад.

Напишите отзыв о статье "Фонтан «Китовый»"

Ссылки

  • [www.peterhof.ru/?m=6&p=73 Страница о фонтане «Китовый» на неофициальном сайте музея-заповедника Петергоф]

Отрывок, характеризующий Фонтан «Китовый»

Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.