Хахлов, Венедикт Андреевич

Венедикт Андреевич Хахлов
Научная сфера:	палеонтология
Учёная степень:	доктор геолого-минералогических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Томский технологический институт
Научный руководитель:	М. А. Усов
Награды и премии:

Венедикт Андреевич Хахлов (11 марта 1894 года, Зайсан — 18 июня 1972 года, Томск) — советский учёный-геолог, Заслуженный профессор Томского университета. Заслуженный деятель науки и техники РСФСР (1960)

Биография

Родился в многодетной семье (семь братьев и две сестры) Андрея Степановича Хахлова, происходившего из казаков станицы Барнаул, переводчика с киргиз-кайсакского (казахского) языка, одного из первых поселенцев Зайсана на китайской границе. А. С. Хахлов состоял действительным членом Западно-Сибирского отдела Русского географического общества с 1883 года, как учёный-натуралист сотрудничал с музеями Петербурга, Омска и Барнаула, был близко знаком с Н. М. Пржевальским, Г. Н. Потаниным, В. И. Роборовским, М. В. Певцовым, П. П. Сушкиным, А. Н. Седельниковым и другими видными русскими учёными, консультировал известного зоолога и писателя-натуралиста А. Э. Брема и немецкого учёного О. Финша, путешествовавших по Северо-Западному Туркестану и Западной Сибири в 1876 году, занимаясь пчеловодством изобрел улья собственной системы.

В начале 1900-х годов старшие сыновья вместе с матерью, Еленой Владимировной, переехали в Томск для получения образования. Ведедикт и Виталий (1890—1983) Хахловы впоследствии стали профессорами Томского университета, Леонид Хахлов окончил Московский университет, работал в Германии как микробиолог и иммунолог, затем — в Пастеровском институте в Париже, умер во Франции в 1957 году, Геннадий Хахлов стал профессиональным художником.

Венедикт окончил Томскую мужскую гимназию (1912) и поступил на горный факультет Томского технологического института. Имел перерывы в учёбе в связи с мобилизацией в армию, первый раз — в июне 1916 года; прошёл кратковременную подготовку в Иркутском военном училище, в декабре того же года выдержал экзамены в инженерное военное училище в Петрограде; в мае 1917 году получил направление в действующую армию, служил Северном фронте, командир дорожно-мостовой роты, подпоручик инженерных войск; демобилизовавшись в феврале 1918 года, возвратился к учёбе в институте, но уже в июле был призван вторично — в белую армию, служил в Томске в Сибирской инженерном дивизионе, адъютант; после восстановления в Томске советской власти прошёл проверку особым отделом 5-й армии и в декабре 1919 года смог приступить к учебным занятиям. Среди преподававших ему профессоров вспоминал М. А. Усова, «по горному искусству» Н. С. Пенна, по металлургии золота профессора В. Я. Мостовича. В 1921 году окончил институт, дипломную работу «Об остатках девонских растений озера Балхаш» выполнил под руководством М. А. Усова.

Работал в Технологическом институте до 1923 года. В 1923 году перешёл в Томский университет, ассистент, с 1924 года — доцент, возглавил кафедру геологии, с 1929 года — профессор. Заместитель декана физико-математического факультета (1925—1928), председатель предметной комиссии по геоминералогии и комиссии по летней производственной практике (1926—1928), секретарь (декан) факультета (1927—1928), с 1930 года — председатель производственной комиссии по геолого-географическому отделению и исполняющий обязанности заведующего геолого-географического отделения.

Один из организаторов Сибирского горного института (СибГРИ), и. о. директора, с 1 июля 1930 по 5 января 1932 года — помощник директора по научной и учебной части. С 1 апреля 1933 года — профессор по кафедре палеонтологии, одновременно — заведующий кафедрой геологии на горном и маркшейдерском отделениях.

1 января 1934 года возглавил кафедру исторической геологии и палеонтологии (21 января 1938 года преобразованной в кафедру палеонтологии) Томского университета. Одновременно с 3 октября 1933 года — заведующий геологическим кабинетом. с 15 мая по 14 октября 1933 года и с 1 августа 1934 по 1939 год — декан геолого-почвенно-географического факультета. Активный участник создания при кафедре геологии кабинеты (в дальнейшем — самостоятельные кафедры палеонтологии, исторической геологии, петрографии, общей и динамической геологии). 29 июня 1938 года В. А. Хахлову присвоена степень доктора геолого-минералогических наук без защиты диссертации.

В годы Великой Отечественной войны выполнил первую государственную геологическую съемку северной половины Томской области.

20 апреля 1949 года был арестован по «красноярскому делу» геологов, по обвинению в «подрыве государственной промышленности» был осужден по статье 58 п. 7 на 10 лет. В заключении находился в Норильском лагере, до января 1951 года на общих работах, затем был переведён на подконвойную работу по специальности, геотехник по углю в Геологическом управлении, занимался подсчётом запасов Кайерканского месторождения. Кроме того, собирал палеонтологические коллекции, составил пособие по палеоботанике, организовал курсы для геологов полевых партий по палеоботанике и стратиграфии северо-запада Сибирской платформы.

В апреле 1954 года был освобождён из заключения определением Военной коллегии Верховного Суда СССР за недоказанностью состава преступления. В том же году восстановлен в должности профессора, с 28 мая вновь возглавил кафедру палеонтологии, руководство которой продолжал до 1 февраля 1972 года, сотрудничал на кафедре до своей кончины.

В последние годы жизни тяжело болел, ему ампутировали правую ногу выше колена.

Научные интересы

Создал школу палеонтологов и геологов-стратиграфов.

Библиография

[elib.tomsk.ru/purl/1-1277/ Геологическое прошлое Томской области]

Память

В Томском университете имя А. В. Хахлова носит Палеонтологический музей

Семья

Жена — Тамара Алексеевна Манюкова,

сын Борис (1921—1942), участник обороны Москвы, командир роты, пропал без вести в ходе боев под Москвой.

сын Вадим (1926—1991) участник Великой Отечественной войны, вернулся в Томск после ранения, окончил ТГУ (1950), работал старшим геологом в тресте строительных материалов; окончил аспирантуру, кандидат геол.-минерал. наук, работал ассистентом, затем — доцентом на кафедре петрографии ГГФ ТГУ. Трагически погиб.

Увлечения

В годы войны селекционировал помидоры.

Разводил розы в открытом грунте (испытал четыреста сортов), рисовал, обладал лирическим тенором и исполнял старинные русские романсы.

Адреса в Томске

улица Никитина, д. 24

Ссылки

[old.geo.tsu.ru/faculty/history/person/hahlov/ Хахлов Венедикт Андреевич]

[www.paleobot.ru/pdf/11_2013_8.pdf 120 лет со дня рождения В. А. Хахлова]

[news.vtomske.ru/news/84979.html Исторический момент: геолог и музыкант]

[www.tsu.ru/content/tsu/portrets/ Портретная галерея ТГУ. Хахлов]

Отрывок, характеризующий Хахлов, Венедикт Андреевич

В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…