Хохлов, Николай Евгеньевич

Николай Евгеньевич Хохлов (7 июня 1922, Нижний Новгород — 2007, Сан-Бернардино (Калифорния), США) — капитан советской разведки, отказавшийся выполнять порученное ему убийство и оставшийся на Западе.

Биография

Родился 7 июня 1922 года в Нижнем Новгороде. В школьные годы жил с матерью и отчимом-адвокатом в Москве. Интересовался театром. В 1940 году неудачно пытался поступить в Государственный институт кинематографии. После этого, осенью 1940 года, поступил в московскую студию эстрадного искусства на шестимесячный учебный курс. Весной 1941 года выступал на концертах с эстрадным номером художественного свиста.

После начала Великой Отечественной войны Хохлов, освобождённый от военной службы по зрению, поступил в истребительный батальон НКВД Октябрьского района Москвы. Снимался в кинофильме «Как закалялась сталь» Марка Донского.

Был завербован сотрудниками 2-го отдела НКВД, возглавляемого Павлом Судоплатовым. Входил в подпольно-диверсионную группу из четырёх человек, подготовливавшуюся для диверсий в случае занятия немцами Москвы.

Прошёл подготовку для действий в тылу врага в форме немецкого офицера. В 1942 году был переброшен под Минск в партизанский отряд. Принимал участие в подготовке покушения на Вильгельма Кубе.

С 1945 по 1949 год — нелегальная командировка в Румынию, где Хохлов жил под именем гражданина Польши Станислава Левандовского.

Вернувшись в Москву, учился заочно на факультете журналистики МГУ. В 1951 году женился на Елене (Янине) Адамовне Тимашкевич.

В 1954 году Хохлову был поручено возглавить группу, цель которой была убить одного из лидеров НТС Георгия Околовича, жившего в ФРГ. Сначала Хохлов хотел как-то провалить операцию, чтобы вина не пала на него, но не нашёл способа сделать это и прямо предупредил Околовича о планировавшемся убийстве. Околович сообщил о происшедшем американской разведке. Хохлов выступил на пресс-конференции с разоблачением действий советских спецслужб и остался на Западе.

Написал книгу «Право на совесть», вышедшую в издательстве «Посев» в 1957 году. Книга была переведена на английский язык.

В 1957 году был отравлен, предположительно с помощью радиоактивного изотопа (таллия или полония), но выжил после нескольких недель, проведённых в больнице. В конце 1950-х годов Хохлов был советником южно-вьетнамского президента Нго Динь Дьема.

Оставив политическую деятельность, Хохлов учился в Университете Дьюка, где получил степень по клинической и экспериментальной психологии. С 1968 года преподавал психологию в Университете штата Калифорния (Сан-Бернардино).

В 1992 году Хохлов был помилован президентским указом Бориса Ельцина и смог приехать в Россию, чтобы встретиться со своей семьёй. В этой поездке его сопровождал лорд Бетел, член Палаты лордов от Консервативной партии..

Скончался от сердечного приступа в сентябре 2007 года.

Награды

• Орден Отечественной войны I степени.

Сочинения

• [www.belousenko.com/books/kgb/khokhlov_pravo.htm Право на совесть.] Посев. 1957.
• In the Name of Conscience (New York: David McKay, 1959).

Ссылки

• [www.belousenko.com/wr_Khokhlov.htm Николай Евгеньевич Хохлов в библиотеке Белоусенко]
• [echo.msk.ru/guests/8055/ Интервью на радио Эхо Москвы]
• [www.novayagazeta.ru/data/2004/46/11.html Николай Хохлов. «СВОЮ ИСТОРИЮ БОЛЕЗНИ Я ТАК И НЕ ВИДЕЛ… ЗАЧЕМ?»]
• [www.novayagazeta.ru/data/2004/46/10.html Николай Хохлов. ВСТРЕЧА С ПРОШЛЫМ]
• [www.psj.ru/saver_magazins/detail.php?ID=2441 Его не любили КГБ и ЦРУ] (интервью)

Отрывок, характеризующий Хохлов, Николай Евгеньевич

– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.