Хумэньский договор

Хумэньский договор (кит. трад. 虎門條約, упр. 虎门条约) — соглашение между Китаем и Британской империей, заключенное в 1843 году как дополнение к Нанкинскому договору. Соглашение гарантировало Британии привилегии для торговли в Китае и экстерриториальность для британцев, проживающих в «пяти свободных портах».

Предыстория

Для того, чтобы завершить Первую опиумную войну, в 1842 году уполномоченный императора Циин и баронет Генри Поттинджер заключили Нанкинский договор на борту британского военного корабля HMS Cornwallis в Нанкине от имени Британской и Цинской империй. Это соглашение стало первым из «неравных договоров», которые Китай заключал с западными странами.

Условия

Уже во время переговоров в Нанкине Китай и Британия договорились, что заключат дополнение к Нанкинскому договору, а 22 июля 1843 года в городе Гуанчжоу они согласовали «Общие правила торговли между Великобританией и Китаем». Эти правила были включены в «Хумэньский договор», который Циин и Поттинджер заключили на борту корабля Cornwallis в протоке Хумэнь (кит. «Тигриные врата») 3 октября 1843 года.

В договоре были детально прописаны условия торговли между Великобританией и Китаем, по которым британцы могли проживать в пяти открытых для торговли портах — Шанхае, Нинбо, Сямынь, Фучжоу и Гуанчжоу. Хотя британцы получили разрешение на покупку недвижимости в этих портах и проживание там вместе с семьями, они не могли путешествовать по Китаю.

Договор также гарантировал экстерриториальность британским гражданам и режим наибольшего благоприятствования в торговле для Великобритании.

См. также

• Опиумные войны

Литература

• Fairbank, John King. Trade and Diplomacy on the China Coast: The Opening of the Treaty Ports, 1842—1854. 2 vols. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1953.
• Hertslet, Edward, ed. Treaties, &C., between Great Britain and China; and between China and Foreign Powers; Orders in Council, Rules, Regulations, Acts of Parliament, Decrees, and Notifications Affecting British Interests in China, in Force on the 1st January, 1896. 2 vols. London: Homson, 1896.

Отрывок, характеризующий Хумэньский договор

– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.