Corgoň

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Цоргонь (пиво)»)
Перейти к: навигация, поиск
Corgoň
Девиз: Все за одного, Цоргонь для всех!!
(словацк. Všetci za jedného, Corgoň pre všetkých!)
Страна происхождения: Словакия
Год основания: 1896 (пивоварня)
1988 (торговая марка)
Марки: Svetlé pivo 10%
Svetlé pivo 12%
Tmavé pivo
CORGOŇ 4Sladový
Radler Citrus
Производитель: Гурбановская пивоварня, Heineken International
Сайт: [www.corgon.sk www.corgon.sk]

Цоргонь (словацк. Corgoň, [ˈtsɔrɡɔɲ]?) — словацкая пивная торговая марка, производящаяся на Гурбановской пивоварне, с 1997 года входящей в международный концерн Heineken International, Гурбановская пивоварня на словацком рынке также производит пиво торговых марок Zlatý Bažant, Martiner, Gemer и Kelt.

Название торговой марки происходит от имени кузнеца Цоргоня, который по местной легенде защитил словацкий город Нитра при осаде войсками Оттоманской империи. Построенная в 1820 статуя Цоргоня является современным символом Нитры и изображена на логотипе торговой марки Corgoň.

Начиная с сезона 2003-04 ТМ «Corgoň» выступает титульным спонсором высшего дивизиона чемпионата Словакии по футболу, который с тех пор имеет официальное название Цоргонь-лига.





История

История Corgoň началась в 1896 со строительством первой пивоварни в словацком городе Нитра. Предприятие понесло значительные повреждения во время Второй Мировой войны и было отстроено в 1949.

В течение значительного периода своего существования пивоварня была известна по названию города расположения, и её продукция выпускалась под названием «Нитра» (словацк. Nitra). История же бренда Corgoň достаточно короткая — такое название получило пиво плотностью 14 %, которое начало выпускаться пивоварней в 1988 году. Лишь после приватизации предприятия в 1992 году это название стало распространяться на саму пивоварню и все сорта пива, которые ей выпускались. После присоединения словацких пивоварен к концерну Heineken International, производство Цоргоня было переведено в Гурбаново.

Торговая марка Corgoň оставалась региональным брендом вплоть до 1997 года, когда пивоварню приобрел нидерландский пивоваренный гигант Heineken, инвестировавший значительные средства в модернизацию производства и масштабные маркетинговые мероприятия для превращения этой торговой марки в общенациональную. В рамках этой маркетинговой стратегии Corgoň оказывает спонсорскую поддержку развития словацкому футболу и хоккею.

Ассортимент пива

  • Svetlé pivo 10% — светлое пиво с плотностью 10%; тара — бутылка 0,5 л, банка 0,5 л, пэт 1,5 л и 2 л, кег 50л.
  • Svetlé pivo 12% — светлое пиво с плотностью 12 %; тара — бутылка 0,5 л, кег 50 л.
  • Tmavé pivo — темное пиво с плотностью 11,5 % и крепостью 3,9% ; тара — бутылка 0,5 л, кег 30 л.
  • Corgon 4Sladový — четырехсолодовое пиво темно-янтарного оттенка крепостью 4,6 %; тара — бутылка 0,5 л, банка 0,5 л, кег 50л.
  • Radler citrus — радлер - смесь светлого пива и цитрусового лимонада (крепость 1,8%); тара — бутылка 0,5 л, банка 0,5 л.

См. также

Напишите отзыв о статье "Corgoň"

Ссылки

  • [www.corgon.sk Официальный сайт Corgoň]  (слов.)

Отрывок, характеризующий Corgoň

Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.