Чальмны-Варрэ

Чальмны-Варрэ (до 1932 года — Ивановка) — нежилая деревня в среднем течении реки Поной (Мурманская область). Название в переводе с саамского языка означает «видимый лес» (или «глаза леса»).

История

До 1917 года на этом месте находилось кладбище каменских саамов, кочевавших вдоль реки Поной. Каменские саамы занимали труднодоступный, удаленный от всяких путей район и вплоть до первых десятилетий XX века жили довольно изолированно. Их внешние контакты ограничивались, как правило, нечастыми зимними выездами в Варзугу (летнего пути туда не было). В 1917 в Чальмны-Варрэ поселилась первая семья коми-ижемца Ивана Артиева, которая положила начало возникшей здесь позже деревне Ивановке, названной так по имени первопоселенца. С началом коллективизации в 1930-х годах сюда переехали и саамы Каменского погоста. В 1960-х годах в связи с проектом строительства на Поное гидроэлектростанции и предполагаемым затоплением этого участка все население деревни переселилось в лежащее выше по Поною село Краснощелье. В 1971 году деревня была исключена из списков населенных пунктов Мурманской области.

Исследования

В 1970-е годы в Чальмны-Варрэ и Иоканьгу была организована экспедиция для изучения погребального обряда саамов; были проведены раскопки кладбища каменских саамов, где обследовано 52 погребения конца XIX — начала XX вв.

Петроглифы

В 1973 близ урочища Чальмны-Варрэ археологом В. Я. Шумкиным обнаружены шесть камней, на плоской поверхности которых высечены различные изображения — петроглифы. Они высечены на поверхности шести валунов, самый крупный из которых имеет площадь почти 7 м². Число изображений на них колеблется от 2—3 до 60. Изображены сцены охоты на оленей и лосей, камлания шамана, рождения олененка. Исследователи относят время создания рисунков к II—I тыс. до н. э.

По словам Н. Н. Гуриной, в них как по содержанию, так и по форме имеются определенные точки соприкосновения с петроглифами Карелии.

Сейчас в Чальмны-Варрэ доступны для осмотра пять камней с петроглифами, шестой в марте 1988 года был вывезен в музей истории, культуры и быта кольских саамов в селе Ловозеро.

Известные личности

Чальмны-Варрэ — родина первой российской саамской поэтессы Октябрины Вороновой.

Литература

• Административно-территориальное деление Мурманской области (1920—1993 гг.): Справочник/ Сост. С. Г. Руденко, Е. В. Распопова, И. Е. Руденко. Ред. В. Ф. Заяц, Е. П. Сергеева, Н. Н. Галактионова, Н. А. Пыхтина. Мурманск: МИПП Север, 1995. 278 с.
• Гохман И. И., Лукьянченко Т. В., Хартанович В. И. [qwercus.narod.ru/chalmny-varre_1976.htm О погребальном обряде и краниологии лопарей] //Полевые исследования Ин-та этнографии АН СССР. 1976. М.: Наука, 1978. С.51-67.
• Симановская А. А. [www.kolamap.ru/library/simonovskaja.htm Чальмны-Варрэ: ликвидированная деревня как место памяти] // Северяне: проблемы социокультурной адаптации жителей Кольского полуострова: сборник статей / Центр гуманитарных проблем Баренц-региона Кольского НЦ РАН; ред.: В. П. Петров, И. А. Разумова. Апатиты : Изд-во Кольского НЦ РАН, 2006.
• Гурина Н. Н. Время, врезанное в камень: Из истории древ. лапландцев. Мурманск: Кн. изд-во, 1982. 120 с.: ил.

Ссылки

• [www.kolamap.ru/topo/map_img/mrsk_1x2/23.htm Карта окрестностей Чальмны-Варрэ]

Отрывок, характеризующий Чальмны-Варрэ

Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.