Московская частная русская опера

Московская частная русская опера
Здание театра Солодовникова
Прежние названия	Частная опера Кроткова
Основан	в 1885 году
Руководство
Художественный руководитель	Клавдия Винтер

К:Театры, основанные в 1885 году

Московская частная русская опера — оперный театр в Москве в 1885—1904 годах. Носил многочисленные названия: в 1885—1888 «Театр Кроткова», в 1896—1899 — «Частная опера Винтер», в 1900—1904 — «Товарищество частной оперы», «Московское товарищество артистов частной русской оперы». Известен также как Мамонтовская опера. Все эти коллективы объединяла финансовая и моральная поддержка Саввы Мамонтова.

История

Историю Частной русской оперы принято отсчитывать от 9 января 1885 года, когда она открылась под названием «Частной оперы Кроткова»; спектакли шли до конца сезона 1886—1887 года. Труппа состояла из русских и итальянских певцов.

В 1888—1892 годах Мамонтов поддерживал московскую «Итальянскую оперу».

В 1894—1895 годах опера Клавдии Винтер ставила спектакли в Театре Панаева в Санкт-Петербурге. Среди певцов были Фёдор Шаляпин, Надежда Забела, Татьяна Любатович; декорациями и костюмами занимался Михаил Врубель.

Летом 1896 года опера возобновила спектакли в Нижнем Новгороде, а 8 сентября открыла зимний сезон в здании театра Солодовникова под названием Русской частной оперы Клавдии С. Винтер. Мамонтов стал неофициальным руководителем театра (и оставался им до конца сезона 1898—1899 годов).

20 января 1898 года театр Солодовникова был повреждён пожаром, труппа переехала в Интернациональный театр, а с февраля по апрель находилась на своих первых гастролях в Санкт-Петербурге.

В марте-апреле 1899 года прошли вторые гастроли в Санкт-Петербурге. В том же году проверка обнаружила серьёзные финансовые проблемы в компании Мамонтова (Московско-Ярославской железной дороге), Мамонтов был арестован по обвинению в растрате денег. После освобождения под домашний арест, Мамонтов продолжил руководить театром через посредников. Летом 1900 года суд оправдал Мамонтова, но он стал банкротом.

В 1900—1901 годах Опера работала официально как товарищество, а на самом деле как частная компания под управлением Клавдии Винтер и Михаила Ипполитова-Иванова с эпизодическим участием Мамонтова. После 1901 года Мамонтов не занимается делами этого театра, но летом 1903 года организовал оперу в театре «Эрмитаж».

Товарищество было распущено в конце сезона 1903—1904 года, большая часть труппы влилась в Оперу Зимина, которая продолжала ставить спектакли до 1917 года, в основном в здании театра Солодовникова. Некоторые спектакли Частной русской оперы были возобновлены Зиминым с использованием прежних декораций и костюмов. Сам Зимин рассматривал свой театр как преемника мамонтовской оперы и начинал отсчёт истории с 1885 года.

Шаляпин

На годы выступлений Шаляпина в Мамонтовской опере (он пробыл солистом четыре сезона — с 1896 по 1899) пришёлся взлёт его артистической карьеры. Сам Шаляпин отмечал важность этого времени: «У Мамонтова я получил тот репертуар, который дал мне возможность разработать все основные черты моей артистической натуры, моего темперамента». Покровительство Мамонтова дало возможность таланту Шаляпина раскрыться в полной мере. Сам певец рассказывал:

С. И. Мамонтов сказал мне: «Феденька, вы можете делать в этом театре всё, что хотите! Если вам нужны костюмы, скажите, и будут костюмы. Если нужно поставить новую оперу, поставим оперу!» Всё это одело душу мою в одежды праздничные, и впервые в жизни я почувствовал себя свободным, сильным, способным побеждать все препятствия.

Рахманинов

Один сезон в 1897 году в Частной русской опере отработал вторым дирижёром молодой С. В. Рахманинов (первым дирижёром был итальянец Эудженио (Евгений Доминикович) Эспозито). Вот как описывает Рахманинов опыт своей работы:

Мамонтов был рождён режиссёром, и этим, вероятно, объясняется, почему его главный интерес сосредоточился на сцене, декорациях и на художественной постановке. Он выказал себя в этой области настоящим мастером и специалистом дела и окружил себя такими талантливыми сотрудниками, как художники Серов, Врубель и Коровин. Много раз я слышал, как Мамонтов давал советы даже Шаляпину. […] Что касается чисто музыкальной стороны предприятия, то есть оркестра и хора, то ими Мамонтов интересовался меньше. Он никогда не вмешивался в нашу работу, за исключением, впрочем, тех случаев, когда первый дирижёр, итальянец Эспозито, или я, второй дирижёр, просили разрешить нам лишнюю репетицию: много раз Мамонтов отказывал нам в этой просьбе. […] Все эти характерные особенности мамонтовской антрепризы бросались в глаза в каждом представлении: всегда очень интересная, свежая и оригинальная постановка и в то же время недостаточно срепетированный оркестр, плохо разученные хоры и множество мелких дефектов, как опаздывание в поднятии занавеса, слишком длинные антракты и т. п. […] Например, [в опере «Садко»] доска, по которой Садко должен был отправиться в царство Морского царя, будучи брошенной с корабля Садко, ударилась о «воду» — пол сцены — с невероятным грохотом; или ещё: одна из больших рыб в сцене подводного царства спокойно проплывала через сцену, будучи обращена своею обратной стороной к публике... И несмотря на всё это, успех новой оперы Римского-Корсакова был огромный.

См. также

• Оперный театр Зимина иногда называется также «Московской частной оперой С. И. Зимина».
• Мамоновский театр был основан сыном Саввы Мамонтова Сергеем.

Литература

• Московская частная русская опера — статья из Большой советской энциклопедии.
• Чешихин В. Е. [books.google.com/books?id=qT1LAAAAYAAJ&pg=PA526 История русской оперы]. — П. Юргенсон, 1905. — С. 526—527.
• Россихина В. П. Оперный театр С. Мамонтова. — М., 1985.
• Olga Haldey Mamontov's Private Opera: The Search for Modernism in Russian Theater. — Indiana University Press, 2010.
• Ферман В. Э. Московская частная опера на рубеже XIX и XX столетий // Оперный театр. — М., 1961.
• Гозенпуд А. А. Русский оперный театр на рубеже XIX—XX вв. и Ф. И. Шаляпин. 1890—1904. — Л., 1974.

Отрывок, характеризующий Московская частная русская опера

– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.