Шамрай, Фёдор Илларионович

Федор Илларионович Шамрай<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Сенатор
21 февраля 1913 — 29 июня 1915
Рождение:	8 февраля 1848(1848-02-08)
Смерть:	29 июня 1915(1915-06-29) (67 лет) Минская губерния
Образование:	Киевский университет
Награды:	2-й ст. 1-й ст. 1-й ст.

Фёдор Илларио́нович Шамра́й (1848—1915) — герольдмейстер Правительствующего Сената в 1895—1914 гг., сенатор.

Биография

Православный. Сын казака Полтавской губернии.

По окончании университета св. Владимира со степенью кандидата прав в 1872 году, начал службу в канцелярии Министерства юстиции, где последовательно занимал должности: младшего помощника столоначальника, старшего помощника секретаря, секретаря и редактора. В 1881 году перешел в Министерство внутренних дел и назначен был исполняющим должность делопроизводителя департамента государственной полиции.

В 1883 году вернулся в Министерство юстиции с назначением состоящим за обер-прокурорским столом, сверх комплекта, в департамент герольдии. В том же году был откомандирован в распоряжение заведывающего канцелярией Министерства юстиции, сопровождал министра юстиции в Москву на коронацию Александра III и за отлично-усердную службу и примерное исполнение возложенных на него обязанностей удостоен был Высочайшего благоволения. По возвращении из Москвы продолжил службу в канцелярии министерства и неоднократно управлял ею. В 1892 году был назначен членом консультации при Министерстве юстиции учрежденной, а в 1893 году — вице-директором 2-го департамента Министерства юстиции, с оставлением в должности члена консультации.

В 1895 году был произведен в тайные советники и назначен герольдмейстером Правительствующего Сената, каковой пост занимал до 1914 года. В 1910 году был назначен членом Особого совещания, при Министерстве юстиции образованного, для выяснения вопроса о национальном цвете. 2 марта 1911 года, в день празднования 200-летнего юбилея Сената, ему была объявлена Высочайшая благодарность. 21 февраля 1913 года ему повелено было присутствовать в департаменте герольдии Сената.

Умер в 1915 году на хуторе Жеребиловка Минской губернии. Похоронен на Новодевичьем кладбище Санкт-Петербурга.

Был женат на Марии Егоровне Шимкович (1854—1904). Их дети: Александр (р. 1875), Владимир (1877), Лидия (р. 1874, муж Касперович, Матвей), Мария (р. 1879). Вторая жена — вдова статского советника Елисавета Карловна Шитикова.

Награды

• Высочайшее благоволение (1876)
• Высочайшее благоволение (1878)
• Высочайшее благоволение (1881)
• Высочайшее благоволение (1883)
• Орден Святого Станислава 1-й ст. (1890)
• Орден Святой Анны 1-й ст. (1898)
• Орден Святого Владимира 2-й ст. (1902)
• Орден Белого Орла (1906)
• Высочайшая благодарность (1911).

• медаль «В память царствования императора Александра III»
• медаль «В память 300-летия царствования дома Романовых»
• знак «В память 200-летия Правительствующего Сената».

Источники

• Правительствующий Сенат. — Санкт-Петербург, 1912. — С. 162.
• Список гражданским чинам первых трех классов. Исправлен по 1 сентября 1914 года. — Пг., 1914. — С. 136.
• Мурзанов Н. А. Словарь русских сенаторов, 1711—1917 гг. — СПб., 2011. — С. 479.

Отрывок, характеризующий Шамрай, Фёдор Илларионович

На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.