Шнюков, Евгений Фёдорович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Евгений Фёдорович Шнюков

Евгений Фёдорович Шнюков — учёный-геолог, академик НАН Украины (1982), заслуженный деятель науки и техники Украины (1991), дважды лауреат Государственной премии Украины в области науки и техники (1989, 2000), действительный член Международной академии наук Евразии.





Биография

Родился 26 марта 1930 года в Архангельске в семье служащих. Школу закончил с золотой медалью в Одессе. В 1953 году с отличием окончил Киевский университет им. Т. Г. Шевченко, получив образование по специальности «геолог-геохимик».

В 1953—1956 учился в аспирантуре Института геологических наук АН УССР. В 1958 успешно защитил кандидатскую диссертацию. Ее основой стали исследования минералогии Криворожского железорудного бассейна и минералов железа Украинского щита.

Результаты дальнейших исследований в области геологии, минералогии и геохимии железных руд Азово-Черноморской провинции впоследствии были обобщены в докторской диссертации Евгения Федоровича, защищенной в 1965 году.[1]

В 1957—1959 работал младшим научным сотрудником Института минеральных ресурсов АН УССР в Симферополе под руководством профессора Ю. Ю. Юрия.

Дальнейшая его судьба тесно связана с работой в различных научных учреждениях Академии наук Украины. Он занимал должности заместителя директора Института геологических наук АН УССР (1968—1969), Института геохимии и физики минералов АН УССР (1969—1973), директор Института геологических наук АН УССР и заведующего отделом осадочного рудообразования этого института (1977—1992), директора Национального научно-природоведческого музея НАН Украины (1978—2008). В 1992 возглавил Государственное научное учреждение «Отделение морской геологии и осадочного рудообразования НАН Украины».

Научные достижения

Евгений Федорович одним из первых в УССР начал проводить геологические исследования как внутренних морей, так и Мирового океана. Под его руководством было построено первое специализированное буровое судно «Геохимик», которое позволило осуществлять бурение с отбором керна до 100 м при глубине моря до 30 м, что помогло исследовать геологическое строение Азовского моря и северо-западной части Черного моря. Также он стал организатором и руководителем двух специализированных геолого-геофизических экспедиций научно-исследовательского судна (НИС) «Академик Вернадский» в Индийский и Атлантический океаны, комплексной международной черноморской экспедиции на НИС «Михаил Ломоносов», многочисленных экспедиций в Черное море на НИС «Ихтиандр», «Киев», «Профессор Водяницкий» и др.[1]

Как признанный специалист в области морской геологии Евгений Федорович участвовал в работе Комитета ООН по мирному использованию дна морей и океанов (Женева, 1971; Нью-Йорк, 1972; Париж, 1985, 1987). Он неоднократно возглавлял входил в состав оргкомитетов многих конгрессов, совещаний и симпозиумов украинского и международного уровней, руководил школой-семинаром по морской геологии для специалистов из стран Западной Африки по линии ЮНЕСКО (Гвинея, 1987).[1]

Евгений Фёдорович Шнюков является основателем научной школы по морской геологии и осадочного рудообразования — его учениками являются 32 кандидата наук. Он является автором более 550 научных и научно-популярных работ, имеет 1 патент, является главным редактором журнала «Геология и полезные ископаемые Мирового океана».

Напишите отзыв о статье "Шнюков, Евгений Фёдорович"

Примечания

  1. 1 2 3 Ю. Кононов, Г. Орловський. Шнюков Євген Федорович. — Вісник НАН України. — 2005. — № 3 — c.57-58

Ссылки

  • [www1.nas.gov.ua/Person/sh/Documents/ShnyukovEF.pdf Шнюков Євген Федорович]
  • [vmgor.ecos.org.ua/index.htm Відділення морської геології та осадового рудоутворення НАН України] vmgor.ecos.org.ua

Отрывок, характеризующий Шнюков, Евгений Фёдорович

– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.