Шольё, Гийом Амфри де

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Гийо́м Амфри́, аббат де Шольё (фр. Guillaume Amfrye de Chaulieu; (1639, Фонтене (Эр) — 27 июля 1720, Париж) — французский поэт-эпикуреец, воспевавший любовь и вино и писавший на «галантные» темы.

Поэзия Шольё, прозванного «Анакреоном из Тампля» («Anacréon du Temple»), пользовалась впоследствии известной популярностью и в России; даже в XIX веке у неё ещё были русские почитатели.[1]





Биография

Родился в семье английского происхождения; учился в Наваррском коллеже. Подружился с сыном герцога Рошфуко, что открыло ему доступ в аристократические круги́. Затем был очень близок с принцами Вандо́м (Луи Жозеф де Вандом и Филипп де Вандом), принимал участие в обществе весёлых эпикурейцев и галантных поэтов, которое собиралось в бывшем замке тамплиеров, доме Филиппа де Вандома, Тампле и носило название «Общества Тампля» (Société du Temple). Шольё сталкивался там со старевшим Лафонтеном и молодым Аруэ Вольте́ром, которому посвятил особое послание.[1]

Несмотря на легкомысленный образ жизни, получал благодаря своим связям до 30 000 ливров дохода в год; к концу жизни чувствовал иногда приступы раскаяния или пресыщения и писал в совершенно другом, более серьёзном, религиозном духе; тем не менее до конца дней не переставал увлекаться и думать о галантных приключениях, и уже почти слепой пережил свой последний роман с мадемуазель de Launay.[1]

Творчество

Из-под пера Шольё выходили весьма изящные по форме, свободные от всего утрированного или напыщенного, но лишенные истинного поэтического чувства стихотворения, прославлявшие вино, любовь, наслаждение житейскими благами, иногда носившие несколько скептическую окраску и в своё время пользовавшиеся большой популярностью (можно, например, проследить влияние творчества Шольё на поэтические произведения Вольтера).[1]

Из произведений Шольё, написанных в другом духе, следует назвать, между прочим, его «Ode sur la mort conformément aux principes du christianisme» (1695)[1].

Шольё и А. С. Пушкин

А. С. Пушкин, в послании «Моему Аристарху» (1815), упоминает имя Шольё вместе с именами Анакреона и Парни, а в «Письме к В. Л. Пушкину» он называет князя П. А. Вяземского «Шольё Андреевич»[1].

Издания

  • Собрание сочинений Шольё выходили в 1724, 1750 и 1774 годах;
  • письма Шольё в издании Беранже (1850).[1]

Напишите отзыв о статье "Шольё, Гийом Амфри де"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Шольё, Гийом Амфри де

– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..