Шушерин, Александр Александрович
| Александр Александрович Шушерин | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Подданство: | |
| Дата смерти: | |
Александр Александрович Шушерин (1774—1838) — статский советник, председатель Саратовской палаты уголовных дел.
Биография
Родился в 1774 г. и происходил из дворян Нижегородской губернии. В 1783 г. был записан на службу капралом в лейб-гвардии Конный полк и в 1789 г. пожалован в поручики и кавалергарды, с зачислением в Суздальский пехотный полк. В 1792 г. он по собственному желанию переведен был в один из полков Финляндской дивизии, а через два года в чине капитана вышел в отставку и поселился в своем родовом имении Кинешемского уезда.
Здесь в 1797 г. Шушерин был назначен исправником; на ту же должность он был переведен в следующем году в Юрьевский уезд; в 1804 г. назначен был городничим г. Горбатова, Нижегородской губернии, а с 1806 г. состоял городничим же в Макарьеве.
Дальнейшее повышение Шушерина по службе началось в 1817 г., когда он в чине коллежского советника назначен был полицеймейстером в Воронеж. Здесь он вскоре снискал расположение губернатора Снурчевского, который в 1819 г. стал хлопотать о назначении Шушерина куда-либо губернским прокурором; но министр юстиции отказал в его ходатайстве на том основании, что y Шушерина, как бывшего военного, не может быть достаточного знания законов. Тогда Шушерин обратился за содействием к брату министра Я. И. Лобанову-Ростовскому и А. И. Чернышёву, лично хорошо ему знакомым, и, благодаря рекомендации последнего, в декабре 1820 г. назначен был прокурором в войсковую канцелярию войска Донского.
Через три года затем он был переведён председателем департамента уголовной палаты в Казань, а в 1827 г. определён председателем в Саратовскую палату уголовного суда, где и прослужил до выхода в отставку. В Саратове же Шушерин неоднократно исполнял обязанности вице-губернатора, а в 1830 г., во время свирепствовавшей там холерной эпидемии — и обязанности гражданского губернатора, причём за услуги, оказанные в борьбе с эпидемией, удостоился Высочайшей благодарности.
Последнее время, однако, своей службы здесь Шушерин не ладил с саратовским губернатором Переверзиным, находя, что последний слишком снисходительно относился к неисправным чиновникам и к раскольникам. Исполняя сам временно (с 24 декабря 1835 г. по 14 февраля 1836 г.) должность начальника губернии, Шушерин удалил от должностей всех раскольников, служивших по выборам (в том числе и саратовского городского голову Шатова). и, опасаясь затем мести с их стороны, тогда же просил гр. Бенкендорфа о заступничестве «против сильных сектантов» и переводе на другую должность. Бенкендорф передал просьбу Шушерина министру юстиции, который и обещал её уважить; но в начале 1837 г. до сведения его доведено было о разных «неблагонамеренных действиях по службе» Шушерина. На запрос, сделанный по этому поводу управляющим министерством юстиции Д. Н. Блудовым, гр. Бенкендорф ответил, что Шушерин «слывёт в Саратовской губернии за человека криводушного, корыстного и глупого». Вслед за тем Шушерин был вынужден подать в отставку; хлопотал ещё некоторое время о принятии его вновь на службу, но безуспешно и вскоре умер, в 1838 г.
Источники
- [dlib.rsl.ru/viewer/01002921781#?page=554 Русский биографический словарь: Шебанов-Шютц]. — Изд. Императорским Русским Историческим Обществом. — Санкт-Петербург: тип. Главного Упр. Уделов, 1911. — Т. 23. — С. 552. — 557 с.
- [dlib.rsl.ru/viewer/01003967000#?page=206 Сборник биографий кавалергардов].
Напишите отзыв о статье "Шушерин, Александр Александрович"
Отрывок, характеризующий Шушерин, Александр Александрович
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
