Мир-Суснэ-хум

Мир-Суснэ-хум (за миром наблюдающий человек) в мифологии народов ханты и манси — седьмой сын Нум-Торума, посред­ник на путях живых и мертвых. В хантыйских сказках он часто упоминается под именем Эква-пыгрись.

Другие названия

«Золотой богатырь», «Ку­пец, странник», «Небесный мальчик», «В песнях прославляемый человек», в сказках «прославляемый человек». В сказки этот герой перешел под именем Эква-пыгрись (женщины сынок — намек на его покинутость отцом).

Описание

Мир-суснэ-хума представляли всадником на белом восьмикрылом коне с золотой гривой (Товлынг-луве), скачущем по небу, это «царь идущих обла­ков». Каждую ночь он объезжает землю, проверяя, все ли в порядке и переда­вая людям наказы своего небесного отца, выслушивает просьбы камлающих в темных чумах шаманов. Символы седьмого сына — золотой гусь и береза.

История происхождения

Весь образ Мир-суснэ-хума, культурного и национального героя обских угров, пропитан чертами южных культур. Возможно, в нем сказалась память о прежнем кочевом прошлом. С другой стороны, имя героя «за миром наблюдающий человек» равнозначно переводу имени Авалокитешвары, «управляющего Миром» милосердного Бодхисаттвы в махаяне буддизма. Наконец, один из эпитетов индоиранского божества Митры был «озирающий всю землю». Ряд признаков Мир-суснэ-хума (сын божий, выросший на земле, посланник неба среди людей) способствовали его отождест­влению с Иисусом Христом.

Мир-суснэ-хум являлся одним из основных объектов религиозного культа у обских угров, имел идолов (в человеческом или гусином облике). Конь (и конские жертвоприношения), металлы, солнце как атрибутыМир-суснэ-хума и его культа указывают, вероятно, на южное происхождение этого образа (по некоторым гипотезам, восточноиранское; ср. Митра, «озирающий всю землю», «Яшт» X 4, 13, надежные аналогии в мифологиях других финно-угорских народов отсутствуют). Ряд признаков Мир-суснэ-хума (сын божий, выросший на земле; посланник неба среди людей) способствовал отождествлению его с Иисусом Христом в представлениях тех групп обских угров, которые были затронуты миссионерской деятельностью православной церкви. С другой стороны, в некоторых мансийских мифах и сказках (возможно, позднейших) имеется тенденция к интерпретации Эква-Пыгрися как культурного героя-трикстера, сходного с такими персонажами сибирских мифологий, как Ича у селькупов, Альбэ и Каскет у кетов. Иногда Мир-суснэ-хум и Эква-Пыгрись рассматриваются как два различных персонажа.

Жертвуя Мир-суснэ-хуму, манси были уверены в том, что он обязан покровительствовать человеку: «Для того тебя произвел твой отец золотой Кворыс, чтобы ты защищал душу моей дочери, моего сына. Ночью умоляем тебя со слезами, днем умоляем тебя со слезами: защити нас от болезни. Если заболеет женщина, вылечи её, если заболеет мужчина, вылечи его! Золотой князь, золотой человек, об этом тебя просим, об этом тебя умоляем».

Отрывок, характеризующий Мир-Суснэ-хум

Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.