KV15

KV15 — гробница Сети II. Расположена на востоке долины, захоронения девятнадцатой династии фараона Сети II. Говард Картер исследовал её в 1902 и 1903 гг.

От входа 3 длинных коридора ведут к Залу Ожидания. В Зале Ожидания 4 колонны. Центральный холл ведёт в погребальную камеру. Гробница доделывалась в спешке.

Вход в коридор украшен солнечным диском со скарабеем, изображена богиня Исида и её сестра Нефтида, а также имя Сети II с изображением Маат. На левой стене коридора образы Сети II, а на правой стене сцены с Сети II привлечения подношения Re-Horakhty.

Второй коридор, раскрывает дальнейшие сцены Сети II с божествами.

Крышка саркофага отсутствует.

История KV15 не известна в полном объёме. Существует свидетельства стирания имён Сети II в результате перестройки. Возможно, что тело фараона было сначала похоронено в KV14 со своей женой, а позднее перенесено в KV15.

В 1923—27 гг. гробница использовалась как лаборатория, где предварительно обследовались и консервировались предметы из гробницы Тутанхамона.

Ссылки

famouspharaohs.blogspot.com/

Отрывок, характеризующий KV15

Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.