Kronan
Kronan (в переводе со швед. — «корона», по-русски произносится как «Кру́нан»; в литературе часто упоминается как «Кро́на») — шведский военный корабль XVII века. Один из самых крупных и самый тяжеловооружённый линейный корабль своего времени[1]. Построен на Стокгольмской верфи Блазиенхольмен в 1668—1672 годах под надзором английского кораблестроителя Фрэнсиса Шелдона.
1 июня 1676 года «Крунан» участвовал в Эландской битве в качестве флагманского корабля шведской флотилии. Корабль нёс флаг адмирала Лоренца Крёйца. В ходе битвы Крёйц совершил неудачный манёвр, в результате которого корабль оказался «под ветром» и начал заваливаться набок. Одновременно на корабле по до конца не выясненным причинам произошёл взрыв крюйт-камеры. В результате взрыва «Крунан» получил тяжелейшие повреждения и быстро затонул на глубине 26 метров. Из 800 членов команды погибли 758, включая самого адмирала Крёйца. Лишь 42 человека смогли спастись.
По личному приказу короля Швеции Карла XI на место кораблекрушения были отправлены водолазы, которые, используя лишь водолазный колокол, смогли вытащить на поверхность половину пушек затонувшего корабля.
В 1980 году останки затонувшего корабля были исследованы шведскими подводными археологами во главе с Андерсом Франсеном, который ранее уже прославился обнаружением в гавани Стокгольма другого шведского военного корабля XVII века «Ваза». Благодаря пониженной солёности Балтийского моря «Корона», как и «Ваза», хорошо сохранился. Однако в отличие от «Вазы», затонувшего неповреждённым, поднять вдребезги разнесённую взрывом «Корону» на поверхность не представлялось возможным.
Тем не менее останки корабля привлекли внимание археологов со всего мира, вследствие чего «Корона» стала настоящим полигоном для морской археологии. С корабля было поднято несколько пушек, детали декоративного оформления корабля, шкафчик-секретер корабельного врача, множество разнообразных бытовых предметов, в том числе одежды и т. д. Также были обнаружены останки некоторых членов экипажа корабля. В 2005 году с «Короны» был поднят сундук с 6246 серебряными монетами. Поднятые с корабля предметы выставлены на обозрение в постоянной экспозиции Кальмарского музея, посвящённой истории и гибели «Крунана».
Напишите отзыв о статье "Kronan"
Примечания
- ↑ [books.google.com/books?as_brr=0&q=Kronan+the+most+heavily+armed+warship&btnG=Search+Books Запрос в Google Books]
См. также
Ссылки
-
На Викискладе есть медиафайлы по теме Корона (корабль) - [www.vokrugsveta.ru/vs/article/2396/ Вокруг Света, апрель 1991. Королевский флагман]
- [www.regalskeppetkronan.se/index.php?lang=en Онлайн-музей корабля «Корона»]
- [windgammers.narod.ru/Korabli/Krunan.html Сведения о корабле на windgammers.narod.ru]
Отрывок, характеризующий Kronan
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.
Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
