Абсолютная музыка
Абсолютная музыка (нем. absolute Musik; англ. absolute music; фр. musique pure) в западноевропейской музыкальной эстетике XIX века — «чистая» инструментальная музыка, то есть такая, которая существует по специфическим имманентным законам «музыкально-прекрасного» и не связана (по крайней мере, явно) с внемузыкальными, называемыми также «функциональными», атрибутами — прежде всего, со словом, а также с программой какого-либо рода, с конкретным определённым заголовком и т. п.
Выражение «absolute Musik» использовал Р. Вагнер как понятие, противоположное его «музыкальной драме» (нем. Musikdrama) и «целостному произведению искусства» (нем. Gesamtkunstwerk). Абсолютная музыка (впервые выражение встречается в программе к 9-й симфонии Бетховена)[1] по его мнению была ложным направлением развития, в ходе которого музыка оказалась в изоляции от остальных искусств и от самой жизни. Девятую симфонию Бетховена Вагнер рассматривал как кульминационную вершину на этом «ложном пути», которую Бетховен преодолел, включив в финал симфонии хор. По мысли Вагнера, музыка не должна быть «целью» (Zweck) творческого акта (в конкретном случае — новой музыкальной драмы), а должна оставаться лишь его «средством» (Mittel)[2].
Концепция абсолютной музыки получила дальнейшее развитие в трудах музыкального эстетика Э. Ганслика:
Музыка состоит из звукорядов, звукоформ. Они не имеют никакого другого содержания, кроме самих себя. При том что эффект, производимый музыкальной пьесой, каждый оценивает и обозначает словами в меру своей индивидуальности, никакого содержания того же самого, кроме как воспринятые слухом звукоформы, нет — ведь музыка говорит не просто через звуки, она только звуки и говорит[3].— О музыкально-прекрасном (1854). Гл.7
Формы, движущиеся в звучании,— единственное содержание и предмет музыки[4].— там же, Гл.3
Представление об абсолютной музыке покоится на допущении о том, что всё выходящее за пределы «свободной игры с формой» уже на этом основании должно быть объявлено «внемузыкальным» и противоречащим первоначальному требованию к ограничению музыки только имманентно музыкальным, «звучащим» смыслом. По мнению Г. Г. Эггебрехта, эта точка зрения, которая одинакова чужда применительно к музыке и Бетховена и Веберна, недооценивает многосложность устройства музыки и механизма её психологического воздействия, а также игнорирует то обстоятельство, что даже самой абстрактной музыкальной структуре присуще содержательное начало (ein Gehaltliches), которое притязает на отклик и понимание ценителя прекрасного.
Ныне учёные примерно в том же смысле, что и «абсолютная музыка», предпочитают употреблять термин автономная музыка.
Напишите отзыв о статье "Абсолютная музыка"
Примечания
- ↑ Programm zu Beethovens 9. Sinfonie (1846) // Sämtliche Schriften und Dichtungen. Bd. 2. Leipzig, [1911-1914], S.61.
- ↑ Sagte ich nun zu Anfang, der Irrtum im Kunstgenre der Oper habe darin bestanden, »daß ein Mittel des Ausdrucks (die Musik) zum Zwecke, der Zweck des Ausdrucks (das Drama) aber zum Mittel gemacht war« – so müssen wir nun den Kern des Wahnes und endlich des Wahnsinnes, der den Kunstgenre der Oper in seiner vollsten Unnatürlichkeit, bis zur Lächerlichkeit dargetan hat, dahin bezeichnen, daß jenes Mittel des Ausdruckes aus sich die Absicht des Dramas bedingen wollte. // Oper und Drama I,6 (1852)
- ↑ Die Musik besteht aus Tonreihen, Tonformen, diese haben keinen andern Inhalt als sich selbst. <…> Mag nun die Wirkung eines Tonstücks jeder nach seiner Individualität anschlagen und benennen, der Inhalt desselber ist keiner, als eben die gehörten Tonformen, denn die Musik spricht nicht bloß durch die Töne, sie spricht auch nur Töne.
- ↑ Tönend bewegte Fromen sind einzig und allein Inhalt und Gegenstand der Musik.
Литература
- Hanslick E. Vom Musikalisch-Schönen. Leipzig, 1854.
- Hegel G.W.F. Vorlesungen über die Aesthetik. 2Bde., hrsg. v. Fr. Bassenge. Berlin u. Weimar, 1955.
- Eggebrecht H.H. Funktionale Musik // Archiv für Musikwissenschaft XXX (1973).
- Eggebrecht H.H. Absolute Musik // Brockhaus-Riemann Musiklexikon. 2. Auflage, Mainz: Atlantis-Schott Musikbuch-Verlag, 1995.
- Dahlhaus C. Die Idee der absoluten Musik. 3. Auflage. Kassel u.a.: Bärenreiter, 1994.
Ссылки
- [books.google.ru/books?id=cyRDAAAAcAAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false Hanslick. Vom Musikalisch-Schönen] (издание 1858 г.)
- [archive.org/stream/smtlicheschrif02wagn#page/60/mode/2up Wagner. Sämtliche Schriften und Dichtungen. Band 2] (программа концерта с 9-й симфонией Бетховена)
Отрывок, характеризующий Абсолютная музыка
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
