Автоматная баллада
| Автоматная баллада | |
 | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Издательство: |
ЭКСМО |
«Автоматная баллада» — повесть писателя-фантаста Андрея Уланова. Описывается мир, возникший после тотальной ядерной войны между СССР и США, случившейся в середине 80-х годов XX века. Время действия повести — примерно через 20 лет после войны, то есть начало XXI века. Место действия — территория бывшего СССР.
Сюжетообразующим фантастическим допущением повести является разумность и одушевленность огнестрельного оружия. Автоматы наряду с людьми — главные действующие герои произведения. Автор не уточняет причин подобного факта, однако в тексте есть намеки, что это один из результатов ядерной войны[1]. По ходу повести в диалоги вступают почти исключительно автоматы, однако ими упоминаются такие же одушевлённые пулемёты, снайперские винтовки и пистолеты, а также выдвигается предположение, что одушевленными были (стали) межконтинентальные баллистические ракеты.
Содержание
Ядерная война между СССР и США
В ответ на масштабные учения советских ядерных сил в 1982 году президент США Рональд Рейган объявил о создании системы противоракетной обороны (СОИ). В качестве предлога необходимости развёртывания ракет в Европе западной пропагандой был использован инцидент уничтожения корейского «Боинга», нарушившего воздушную границу СССР 1 сентября 1983 года. Вследствие этого, осенью того же 1983 года были сорваны переговоры по разоружению между СССР и США. 1 декабря 1983 года на авиабазу ВВС США Рамштайн (Западная Германия) были доставлены и установлены на боевое дежурство 9 ракет Pershing-II.
После срыва переговорного процесса Советский Союз начал боевые действия. Очевидно, первоначально война велась обычными средствами. Установить из текста повести, какая из противоборствующих сторон первая применила ядерное оружие, невозможно.
Вследствие массированного применения ядерного оружия наступило «ядерное лето». Механизм его наступления неясен. По предположениям, высказанным в повести, из-за применения ядерного оружия увеличилась активность вулканов. Значительные выбросы вулканических газов в атмосферу привели к парниковому эффекту. Как следствие, в послевоенной Сибири произрастают бананы, лианы и другие тропические растения. Эту новую среду обитания заполняют животные-мутанты, в большинстве своём хищные и агрессивные.
Произошли значительные геологические и геодезические изменения. Упоминаются Волжское море, Каспийский океан, затопление многих территорий (Южного Китая, Европы, Латинской Америки).
В ходе конфликта были полностью уничтожены элементы государственности всех противоборствующих держав. Во время действия повести эти элементы находятся в процессе восстановления, однако ни одно из государственных образований на территории Сибири не пытается провозгласить себя правопреемником СССР. По площади эти квазигосударства невелики и не превышают довоенных областей. Одним из наиболее влиятельных является Орден храмовников (другие названия: Орден, Храм) — полувоенное теократическое образование, социальные отношения в котором строятся по образцу таковых в средневековой Японии.
О судьбе США и западной Европы после конфликта неизвестно ничего.
Главные герои
Люди
- Швейцарец (Чёрный Охотник, Виктор). Киллер, лучший на территории Дальнего Востока. Отличается высоким уровнем образованности. Основными его клиентами являются руководители квазигосударственных образований послевоенной Сибири и Дальнего Востока, основными жертвами — отдельные бандиты и шайки, доставляющие проблемы властям. Возраст 30-35 лет.
- Тайна (Таниэ, Татьяна Ильинична). Рабыня-наложница Ордена. Возраст около 20 лет.
- Старик. Воспитатель Швейцарца, до войны — мастер-оружейник. Как и Швейцарец, высокообразован. Возраст 50-60 лет.
- Айсман (Сергей Шемяка). «Чёрный следопыт», или мародёр, как он сам себя называет. Его деятельность сродни деятельности сталкера — поиск и продажа предметов, представляющих большую ценность в послевоенном мире: медикаментов, оружия, боеприпасов. Возраст 23 года.
- Анна. Дочь одного из иерархов Ордена. Возраст 16-18 лет.
- Энрике (Комаров Эдуард Генрихович). Десятник гвардии Ордена, до войны — сержант пограничных войск. Возраст около 40 лет.
- Иерарх Дяо (Дягилев). Высокопоставленный иерарх Ордена, до войны — партийный функционер из Москвы. Возраст 60-65 лет.
- Иерарх Шио (Шитов). Иерарх Ордена, до войны — партийный функционер из провинции. Возраст 55-60 лет.
Оружие
- Сашка. АКС-74, оружие Айсмана.
- Макс. АКМС, оружие Энрике.
- Эмма. Штурмовая винтовка М16А1, оружие Анны.
Сюжет
Анна, единственная и любимая дочь одного из иерархов, бежит из Ордена. Вместе с ней бежит Энрике. «Решить данную проблему» поручается иерарху Дяо и иерарху Шио. Дяо принимает решение нанять Швейцарца, чтобы тот ликвидировал беглецов, оскорбивших Орден своим побегом. Моральные принципы Швейцарца не позволяют выполнить такой заказ, однако история и причины побега его заинтересовали. Поэтому он притворно соглашается выполнить поручение и берет задаток. Затем он похищает Тайну, которая может обладать информацией по этому поводу — она была наложницей иерарха Бура, отца Анны. Уничтожив погоню, посланную Храмом, Швейцарец расспрашивает Тайну с применением психотропных средств, однако полученная информация не приближает его к разгадке.
Тем не менее, эта информация заинтересовывает его — незадолго до побега Анны радиостанция Храма приняла радиограмму на немецком языке. Предположив, что радиопередачу осуществил один из немецкоговорящих кантонов Швейцарии, Чёрный Охотник решает добраться до Западной Европы. Тайну он не бросает, берет с собой и спустя некоторое время влюбляется в неё.
Они прибывают в место постоянного жительства Швейцарца — заброшенный военный аэродром. Помимо Швейцарца, там живёт Старик. Они обсуждают возможность сохранения жизни в Западной Европе. Швейцарец решает добраться до Европы по воздуху — на аэродроме сохранился технически исправный и боеготовый фронтовой бомбардировщик Су-24, которым Швейцарец умеет управлять. Однако прежде, желая отомстить за страдания Тайны и не допустить дальнейшего усиления Ордена, Швейцарец бомбит и полностью уничтожает собственно Храм — главную крепость и фактическую столицу Ордена храмовников. Вследствие этого им не хватает горючего добраться до Европы, и они совершают вынужденную аварийную посадку в европейской части бывшего СССР.
Тем временем Анна и Энрике прибывают в одно из квазигосударств в Западной Сибири. Там они нанимают Айсмана, чтобы тот провел их на «Большой Остров» — остатки некоего крупного областного центра, полностью разрушенного во время ядерной войны. Айсман выполняет заказ, а потом, заинтригованный целью, преследуемой Анной на Большом Острове, присоединяется к беглецам. За время совместного путешествия Сашка влюбляется в Эмму.
В развалинах Большого Острова Энрике погибает от неизвестной болезни. Анна объясняет Айсману цель их с Энрике побега и путешествия на Большой Остров — где-то здесь хранится воздушный шар, на котором можно улететь в Европу. Практической необходимости в перелёте она не поясняет, но Айсман, увлёкшись Анной, соглашается следовать за ней. В ходе стычки с полуодичавшими обитателями Большого Острова погибает (разрушается) Эмма.
Две пары героев встречаются где-то в европейской части бывшего СССР. Анна уверена, что Швейцарец получил заказ убить её. Вследствие этого между Айсманом и Швейцарцем завязывается перестрелка, в ходе которой погибают Айсман и (по трагической случайности) Тайна. Оставшаяся в живых Анна убеждает Швейцарца следовать за ней — ей нужно в Москву. Не видя другого выхода, она раскрывает Швейцарцу все свои планы: в сейфе её отца хранилась схема и коды доступа во временное хранилище Алмазного Фонда СССР, куда всё его содержимое было перенесено перед войной в целях безопасности. Когда пришла радиограмма на немецком, она выкрала эту схему и сбежала, рассчитывая, что сможет завладеть алмазами и перебраться в Европу.
Вместе они пробираются в развалины Москвы и находят хранилище. Там Анна, движимая алчностью, убивает Швейцарца. Проникнув в помещение с алмазами, Анна хочет очередью из Сашки расстрелять витрину и забрать алмазы, однако выстрелов не происходит. Тогда Анна разворачивает автомат, решив прикладом разбить стекло. Дождавшись момента, когда его ствол будет направлен на Анну, Сашка спускает курок и убивает её, поскольку Анна была виновницей гибели Эммы. Сам Сашка остается в подземном хранилище навсегда.
Интересные факты
В повести неявно упоминается Андрей Макаревич(?) и его песня «Поворот»:
|
…Швейцарец с трудом сдерживал желание сорвать с головы шлем и проорать «Я дома» или что-нибудь столь же бессвязно-радостное. Как пел тот парень в Свирске? «Новый поворот, и мотор ревёт…»[2] | 
|
Песня «Поворот» написана Макаревичем в конце 1970-х годов[3], то есть до гипотетической войны СССР и США.
Комментируя деятельность обер-бургомистра, Сашка замечает:
|
|
Как учено выражается один из Шемякиных друзей: у них в Гремячинске даже не военный коммунизм с фашизмом в напополаме, а просто полный Шварц. И добавляет: помяните мое слово, ещё пару лет, и он объявит себя Победителем Дракона[4] |
|
Этот отрывок воспринимается как аллюзия на фильм Убить дракона, созданный в СССР в 1988 г. Однако данный фильм — экранизация пьесы Евгения Шварца «Дракон», созданной в 1942—1944 гг. и впервые представленной широкой публике в 1962 году.
Напишите отзыв о статье "Автоматная баллада"
Примечания
- ↑ Сашка: «Тогда (до войны) я ещё был, по сути, ничем — нерассуждающим, бездумным куском металла сложной формы. Но даже и в таком виде я чувствовал, как растет напряжение вокруг меня, как натягиваются, словно струны, нервы держащих меня людей.»
- ↑ А. Уланов. Автоматная баллада. Глава 13
- ↑ Константин Баканов. [www.newizv.ru/news/2004-05-28/6950/ Андрей Макаревич. «Машине» не нужен евроремонт»]. Новые известия (28 мая 2004). [www.webcitation.org/66HxzG03b Архивировано из первоисточника 20 марта 2012].
- ↑ А. Уланов. Автоматная баллада. Глава 3
Отрывок, характеризующий Автоматная баллада
Пьер слышал, как она сказала:– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.
В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
