Адлер, Макс

Макс Адлер

Макс А́длер (15 января, 1873, Вена — 28 июня, 1937, Вена) — австрийский философ, социолог и педагог, один из лидеров австрийской социал-демократии, теоретик австромарксизма и неокантианского «этического социализма».

Биография

Родился в еврейской семье коммерсанта; не связан родственными узами со своими однофамильцами — другими социал-демократами Виктором и Фридрихом Адлером.

В 1896 году получил в Вене учёную степень и стал заниматься юридической практикой. Независимо от учёбы изучал марксистскую теорию, а также историю и философию вместе с его друзьями, известными в будущем социал-демократами Карлом Реннером, Отто Бауэром и Рудольфом Гильфердингом; в 1903 году они оформили свой кружок в «Свободное объединение социал-демократических студентов и академиком».

Совместно с Гильфердингом Адлер учреждает издание «Магх-Studien», редактором которого был с 1904 по 1922 год. В 1919 году начал преподавать в «Шёнбрунновском кружке» — помещениях дворца Шёнбрунн, после свержения Габсбургов отведённых для учебных классов, где он вместе с единомышленниками, такими как Вильгельм Иерузалем и Альфред Адлер, осуществлял эксперименты в области образовательных реформ. С 1920 по 1937 год читал в Венском университете на правах внештатного профессора курсы социологии и социальной философии.

В отличие от остальных теоретиков австромарксизма, не стремился к практической политической деятельности и особенно к участию в органах власти. Лишь с 1919 по 1921 год он был членом регионального парламента Нижней Австрии. Примыкал к левому крылу Социал-демократической партии, был одним из идеологов «Двухсполовинного интернационала», выступал против любых компромиссов с «социал-шовинизмом», критиковал как ревизионизм Бернштейна и Реннера, так и большевизм. При этом к революции в России относился скорее сочувственно, а вклад Ленина и Троцкого в борьбу рабочего класса оценивал высоко как в практическом, так и в теоретическом смысле, ставя им в заслугу «открытие заново» учения Маркса и Энгельса о классовой борьбе и необходимости разрушения буржуазной государ­ственной машины. Пытаясь найти альтернативу правому реформизму и сталинизму, сформулировал концепцию «левого социализма», в которой осуждал отход от классового характера и/или бюрократизацию левых партий.

Труды

Его первая, так и не опубликованная, теоретическая работа (1894) была посвящена анархо-индивидуалисту Максу Штирнеру. В отличие от большинства марксистов, находил идеи Штирнера во многом совпадающими с марксистскими, даже считая того сторонником исторического материализма. Первой опубликованной (в «Магх-Studien» в 1904 году) была его работа «Казуальность и телеология в споре о руководстве», где он выступил с критикой «материалистического натурализма» (в мемуарах Отто Бауэра указывается, что за трансцендталистскими и квазирелигиозными мотивами у Макса Адлера стояло то, что он не мог примириться с идеей смертности человеческой души и в философии Канта видел обоснование бессмертия духа).

В духе неокантианства отвергал «вещь в себе» как объективную реальность. Отрицал разделение философии на два основных философских направления — материализм и идеализм. Толковал производственные отношения как «явления духовной жизни», отстаивая тождество общественного бытия и сознания. В Марксовой диалектике Адлер видит не более чем «исследовательскую максиму», ограничивая сферу её применения общественными науками.

Сочинения

• Марксизм как пролетарское мировоззрение. — П., 1923.
• Маркс как мыслитель. — Л.- М., 1924.
• [www.hrono.ru/libris/lib_a/adler_lenin.html В. И. Ленин.] — 1924.

Библиография

• Георг Лукач [mesotes.ru/lukacs/adler.html Д-р Макс Адлер. «Учение марксизма о государстве»] (Очерк различий между социологическим и юридическим методом). Вестник Социалистической Академии, 1923, № 3
• Herbert Marcuse. Transzendentaler Marxismus? // Die Gesellschaft 7, II (1930), pp. 304 ff.

Отрывок, характеризующий Адлер, Макс

– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.