Айтхожина, Марфуга Галиевна

Марфуга Галиевна Айтхожина
каз. Марфуға Ғалиқызы Айтхожа
Дата рождения:	25 августа 1936(1936-08-25) (87 лет)
Место рождения:	Кульджа, КНР
Род деятельности:	поэтесса, журналистка
Язык произведений:	казахский
Награды:

Марфуга Галиевна Айтхожина (каз. Марфуға Ғалиқызы Айтхожа; род. 25.8.1936, ныне г. Кульджа, КНР) — казахская поэтесса и журналистка.

Биография

Марфуга Айтхожина родилась 25 августа 1936 года в городе Кульджа (КНР). В 1956 году окончила Кульджинскую женскую педагогическую гимназию, затем преподавала в ней. В 1958 году вместе с семьёй переехала в СССР. В 1965 году окончила отделение журналистики Казахского государственного университета, а в 1971 году — Высшие литературные курсы в Москве. С 1961 по 1969 годы была сотрудником газет «Қазақ әдебиеті», «Қазақстан мүғалімі».

Первый сборник стихов «Балқұрақ» издала в 1962 году. Вышли в свет книги «Шыңдағы жазу» (1964), «Жастық шақ» (1968), «Аққуым менің» (1971), «Қаракөз айым» (1973), «Баянжүрек» (1974), «Көзімнің қарасы» (1975), «Ақ бесігім» (1978), «Жарқыра, менің жұлдызым» (1980), «Қыран жеткен» (1985), «Таңдамалы» (1986), «Сағыныш сазы» (1990, Урумчи), «Жапырақ сілкінген кеш» (1992). Произведения Айтхожиной переведены на болгарский, польский, венгерский, чешский и другие языки. Айтхожина перевела на казахский язык стихи Билала Назыма, Те Лан Гина, Зульфии, Назыма Хикмета, стихи монгольских, русских, арабских, киргизских, татарских, башкирских, венгерских, украинских поэтов. Награждена орденом «Знак почета».

Примечания

При написании этой статьи использовался материал из издания «Казахстан. Национальная энциклопедия» (1998—2007), предоставленного редакцией «Қазақ энциклопедиясы» по лицензии Creative Commons [creativecommons.org/licenses/by-sa/3.0/deed.ru BY-SA 3.0 Unported].

Отрывок, характеризующий Айтхожина, Марфуга Галиевна

Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.