Алкалаев-Калагеоргий, Иван Николаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иван Николаевич Алкалаев-Калагеоргий
Прозвище

Хухрик

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Годы службы

1870—1906—

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Награды и премии

Ива́н Никола́евич Алкала́ев-Калагео́ргий (1848 — после 1906) — генерал-майор, в 1876—1893 годах преподаватель Александровского военного училища.





Происхождение

Родился 7 января 1848 года в Киевской губернии. Отец — Николай Авраамович Калагеоргий-Алкалаев, мать (вторая жена Николая Авраамовича) — Анна Петровна Митюкова. Единокровный брат — К. Н. Алкалаев-Калагеоргий.

Военная служба

Учение

В 1864 году окончил с отличием Владимирский Киевский кадетский корпус, затем — военное училище, также с отличием. Назначен в 9-й стрелковый батальон.

Места прохождения службы

  • 28 ноября 1870 — 16 ноября 1876 — в Чугуевском пехотном юнкерском училище.
  • 18 ноября 1876 — 13 апреля 1893 — в Александровском военном училище: сначала на должности младшего офицера, позже — командир роты Его Величества; преподавал военную администрацию.
  • 10 марта 1894 — 23 марта 1898 — командир Коротоякского резервного батальона.
  • 23 марта 1898 — ? — командир 1-го Новогеоргиевского крепостного пехотного полка.
  • C 1904 по июль 1906 — командир 2-й бригады 8-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии.
  • Судьба И. Н. Алкалаева-Калагеоргия после 1906 года неизвестна.

Чины

  • 1888 — капитан гвардии
  • 1893 — полковник
  • 1904 — генерал-майор

Награды

Ордена

Медали

Семья

Жена — Анна Петровна Ладыгина. Трое детей.

В художественной литературе

И. Н. Алкалаев-Калагеоргий упоминается у А. И. Куприна в романе «Юнкера» как носитель прозвища Хухрик:

…с этим прозвищем была связана маленькая легенда. Однажды батальон Александровского училища на пробном маневре совершал очень длинный и тяжелый переход. <…>

Наконец-то долгожданный привал. «Стой. Составь ружья. Оправиться!» — раздается в голове колонны команда и передается из роты в роту. Богатая подмосковная деревня. Зелень садов и огородов, освежающая близость воды. Крестьянские бабы и девушки высыпают на улицу и смеются. <…>

— И как это вы, бедные солдатики, страдаете? Жарища-то, смотри, кака адова, а вы в своей кислой шерсти, и ружья у вас аки тяжеленные. Нам не вподъем. На-ко, на-ко, солдатик, возьми ещё яблочко, полегче станет.

Конечно, эта ласка и «жаль» относилась большей частью к юнкерам первой роты, которые оказывались и ростом поприметнее и наружностью покраше. Но командир её Алкалаев почему-то вознегодовал и вскипел. Неизвестно, что нашел он предосудительного в свободном ласковом обращении веселых юнкеров и развязных крестьянок на открытом воздухе, под пылающим небом: нарушение ли какого-нибудь параграфа военного устава или порчу моральных устоев? Но он защетинился и забубнил:

— Сейчас же по местам, юнкера. К винтовкам. Стоять вольно-а, рядов не разравнивать!

— Таратов, чему вы смеетесь? Лишнее дневальство! Фельдфебель, запишите!

Потом он накинулся было на ошалевших крестьянок.

— Чего вы тут столпились? Чего не видали? Это вам не балаган. Идите по своим делам, а в чужие дела нечего вам соваться. Ну, живо, кыш-кыш-кыш!

Но тут сразу взъерепенилась крепкая, красивая, румяная сквозь веснушки, языкатая бабенка:

— А тебе что нужно? Ты нам что за генерал? Тоже кышкает на нас, как на кур! Ишь ты, хухрик несчастный! — И пошла, и пошла… до тех пор, пока Алкалаев не обратился в позорное бегство.

Напишите отзыв о статье "Алкалаев-Калагеоргий, Иван Николаевич"

Ссылки

  • [babal5919.narod.ru/photoalkalaev.html Командир роты Его Величества, преподаватель военной администрации полковник Алкалаев-Калагеоргий Иван Николаевич] на сайте Алексея Бабурина [babal5919.narod.ru Александровское военное училище (1863—1932 гг.)].
  • [regiment.ru/bio/A/411.htm Алкалаев-Калагеоргий Иван Николаевич] на сайте [regiment.ru/index.htmРусская Императорская армия].

Литература

Смердов В. Сборник биографий бывших юнкеров Александровского военного училища и кадетского Александринского сиротского кадетского корпуса. — М., 1905. — Ч. 3.


Отрывок, характеризующий Алкалаев-Калагеоргий, Иван Николаевич

Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.