Ам-ра

Ам-ра, или Амра - персонаж придуманный Робертом Говардом, ставший прототипом для других его персонажей.

История создания

Имя Амра было дано Робертом Говардом многим персонажам. Впервые автор ввёл его в качестве имени жителя каменного века в цикле незавершённых произведений «Ам-ра из племени Та-ан». Исследователем Расти Бёрком было замечено явное сходство с циклом произведений «Эн-ро из племени Та-ан» Пола Льюиса Андерсона. Заимствование Говардом сюжетов из произведений других авторов известный факт, особенности в ранних его рассказах. Персонажи с именами Ам-ра и А-лала, позже появятся в цикле произведений о Кулле и Турийской эре.

Цикл «Ам-ра из племени Та-ан» Говарда предшествовал первому рассказу о Кулле Бегство из Атлантиды. Публицист Элвин Эрл Перри в 1935 году, за год до смерти Роберта Говарда, опубликовал биографическую статью о нём "Биографический набросок о Роберте Говарде", в котором цитировал письмо Говарда. В нём автор прояснял некоторые особенности создания своих персонажей. В отношении Кулла, Говард говорил, что тот "угодил на бумагу тотчас же, как только был придуман", однако первоначально Кулл задумывался как второстепенный персонаж для некоего рассказа, так и не вышедшего в публикацию, но "он подмял историю под себя". Исследователь Патрис Луине считает, что этим рассказом было Бегство из Атлантиды, повествующем о самом раннем эпизоде жизнеописания Кулла, и единственным рассказом действие которого происходит в Атлантиде. В этом же рассказе присутствует друг и соплеменник Кулла Ам-ра. Персонаж схожего описания и с тем же именем присутствовал в незаконченном цикле произведений Говарда «Ам-ра из племени Та-ан», повествующем о кроманьонцах. По мнению Луине Ам-ра сыграл ту же роль для Кулла, какую Кулл сыграл для Конана, то есть стал его прообразом. По рассуждению Луине изменение Ам-ры-кроманьонца на Ам-ру-атланта, объясняется самим Говардом, который описывал атлантов как кроманьонцев, а атлантов - предками киммерийцев, этим и выявляется преемственность Амра-Кулл-Конана, и кроманьонцы-атланты-киммерийцы. Луине приводит бегство Кулла из Атлантиды, как аллегорию, отражающую предпочтение самого Говарда, который начав писать о Кулле, отказался от сюжетов о доисторических людях, предпочтя жанр фэнтези. Кроме того имя Ам-ра, а точнее Амра (без дефиса) было прозвищем Конана среди чернокожих корсаров, в бытность когда он был их предводителем. А также такое имя носил герой рассказа "Боги севера", являющийся переделкой рассказа Дочь ледяного гиганта, которую в публикацию не был принят из-за Конана, и Говарду пришлось поменять имя и происхождение героя с Конана из Киммерии, на Амру из Акбитаны. Прозвище для Конана Амра, Говард объясняет в рассказах словами самих пиратов давших киммерийцу это имя, означающее Лев на языке африканских племён времён Хайборийской эры. Однако,намеренно или нет, Говард допустил несоответствие; у многих африканцев льва принято называть Симба, а Амра является именование льва у арабов. Что касается Амру из Акбитаны, Говарду не пришлось долго трудится, чтобы переделать рассказ "Дочь ледяного гиганта" в "Богов севера", изменив имя и родину главного героя.. Творчеству Роберта Говарда был посвящён фэнзин названный AMRA, названный по имени героев его произведений.

В своей книге Dark Valley Destiny: The Life of Robert E. Howard Леон Спрэг де Камп допускал что этимология слова Амра связана с ирландским языком и обозначает кельтскую национальную элегию. Учитывая, что сам Говард был известен увлечённостью к пиктам и кельтам, не удивительно, что изначально он дал имя своему персонажу исходя из кельтской этимологии, а уже потом связал с псевдоафриканской основанной на арабском языке. Связь кельтов с кроманьонцами у Говарда прослеживается та же, что в случае с киммерийцами, которые являясь потомками атлантов-кроманьонцев, в свою очередь являлись предками кельтов-кимбров.

Годы спустя после смерти Роберта Говарда, когда Конан уже стал популярным и культовым персонажем и стал печататься в комиксах, продолжатели придумали происхождение пиратского прозвища Конана. В выпуске комикса от Marvel имя Амра носил одичавший белый человек из джунглей Куша, явная аллюзия на Тарзана Эдгара Райза Берроуза. Хоть персонаж не был злодеем, однако Конану приходится его убить в ходе сюжета, после чего он берёт имя дикаря себе.

Источники

1. Frank Coffman Barbarism Ascedant // Conan Meets the Academy: Multidisciplinary Essays on the Enduring Barbarian. — McFarland, 2012. — ISBN 0786461527.
2. Патрис Луине Происхождение Атлантиды // Бран Мак Морн, последний король. Кулл, беглец из Атлантиды. — Эксмо, 2014. — ISBN 978-5-699-66012-4.
3. Леон Спрэг де Камп, Кетрин Крук де Камп {{{заглавие}}} // Dark Valley Destiny: The Life of Robert E. Howard. — Hachette UK, 2011. — ISBN 0575103620.

Отрывок, характеризующий Ам-ра

– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?