Анания и Сапфира

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ана́ния и Сапфи́ра — персонажи книги Деяний святых апостолов. Эпизод, в котором участвуют Анания и его жена Сапфира приведён в начале пятой главы книги.



Содержание

В конце четвёртой главы рассказывается о массовом добровольном отказе от личной собственности в общине первых христиан и добровольной передаче всех средств на общие нужды.

Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду (Деян. 4:34-35).

В начале 5 главы повествуется, как член первохристианской иерусалимской общины Анания и его жена Сапфира предприняли попытку обмануть апостолов и утаить часть вырученных средств. Апостол Пётр публично разоблачает обманщиков, которых постигает Божья кара — оба они внезапно умирают, что приводит церковную общину в «великий страх».

Некоторый же муж, именем Анания, с женою своею Сапфирою, продав имение, утаил из цены, с ведома и жены своей, а некоторую часть принес и положил к ногам Апостолов. Но Петр сказал: Анания! Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли? Чем ты владел, не твое ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось? Для чего ты положил это в сердце твоем? Ты солгал не человекам, а Богу. Услышав сии слова, Анания пал бездыханен; и великий страх объял всех, слышавших это. И встав, юноши приготовили его к погребению и, вынеся, похоронили. Часа через три после сего пришла и жена его, не зная о случившемся. Петр же спросил её: скажи мне, за столько ли продали вы землю? Она сказала: да, за столько. Но Петр сказал ей: что это согласились вы искусить Духа Господня? вот, входят в двери погребавшие мужа твоего; и тебя вынесут. Вдруг она упала у ног его и испустила дух. И юноши, войдя, нашли её мертвою и, вынеся, похоронили подле мужа её. И великий страх объял всю церковь и всех слышавших это (Деян. 5:1-11)

Напишите отзыв о статье "Анания и Сапфира"

Комментарии

По толкованию Иоанна Златоуста, смерть Анании и Сапфиры наступила не вследствие сильного потрясения, а как Божие наказание[1].

По мнению ряда богословов эпизод с Ананией и Сапфирой, во-первых, показывает сколь высок был нравственный уровень ранней общины, во-вторых, подчёркивает сильное желание единства в общинной жизни[2].

Комментаторы подчёркивают, что прегрешение Анании состояло не в том, что он присвоил деньги, они принадлежали ему и он волен был поступить с ними как угодно, что подчеркнул и апостол Пётр в своей обвинительной речи, а в том что пытался обмануть Бога и членов общины[3]. Приводятся также параллели с книгой Иисуса Навина, в седьмой главе которой повествуется о Божьем гневе на Ахана, который вопреки запрету присвоил часть заклятых ценностей в Иерихоне. Для описания смерти как Анании, так и Сапфиры используется редкое греческое слово ἐξέψυξεν — «упал бездыханным», «испустил дух». У. К. Хобарт подчёркивал, что это слово встречается главным образом в медицинских текстах, и считал подтверждением профессиональной принадлежности евангелиста Луки к медикам[4]. Критически настроенные к христианству авторы называли характер данного отрывка суеверно-простонародным и не исключали его более позднее, чем основной текст Деяний, происхождение[5].

Примечания

  1. [www.pravenc.ru/text/114720.html «Анания» //Православная энциклопедия]
  2. [www.biblicalstudies.ru/Books/Gatri8.html Д. Гатри. Введение в новый Завет. Гл. 8]
  3. И. Левинская. Деяния Апостолов: Историко-филологический комментарий. Главы I—VIII. — М.: ББИ, 1999. — С. 184. — ISBN 5-89647-033-9.
  4. W. K. Hobart, The Medical Language of St. Luke (1882). &37
  5. Косидовский, Зенон. Глава 3. Деяния святых апостолов и послания. Раздел. [lib.ru/HRISTIAN/KOSIDOWSKIJ/ewandelisty.txt Драма Анании и Сапфиры] / Сказания евангелистов: Пер. с польск. / Послесл. и примеч. И. С. Свенцицкой. — 2-е изд. — М., 1972. — С. 86-90.

Отрывок, характеризующий Анания и Сапфира

– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.