Атака на Мумбаи

Атака на Мумбаи (2008)
Карта города Мумбаи, синими кружками обозначены места атак.
Место атаки	Мумбаи, Индия
Цель атаки	железнодорожный вокзал, гостиницы «Тадж-Махал» и «Оберой», полицейский участок
Дата	26 — 29 ноября 2008
Способ атаки	Захват заложников, взрывы
Оружие	АК-47 и АК-74 с модифицированными магазинами на 35 и 40 патронов, 80 ручных гранат,
Погибшие	175 (включая девятерых террористов)
Раненые	Официально: 293
Террористы	Мохаммед Аджмал Амир Касаб, Абу Али, Абу Сохеб Абдул, Рехаман Чота, Фахад Уллах, Абу Дера Исамал Хан, Насир Умар, Бабар Имаран Акаша Акир Али Хама Бада Абдул Рехаман
Организаторы	«Лашкаре-Тайба»

Атака на Мумбаи; террористический акт в Бомбее — серия терактов, совершённых в индийском городе Мумбаи с 26 ноября по 29 ноября 2008 года.

Общая картина

Предположительно, исламские террористы из организации «Деккан Муджахедин» (ранее неизвестная организация, возможно связанная с Аль-Каидой) осуществили нападение силами нескольких мобильных групп. Одна группа открыла беспорядочную стрельбу из автоматов Калашникова в здании вокзала Виктории, две другие захватили заложников в расположенных напротив Ворот в Индию гостиницах «Тадж-Махал» и «Оберой» (англ. Oberoi Trident hotel), четвёртая атаковала полицейский участок. Всего было зафиксировано семь нападений (в том числе на Leopold Cafe, госпиталь и Еврейский центр в деловом центре «Нариман» В результате погибли 166 мирных жителей и сотрудников силовых структур, и 9 из 10 террористов. Еще от 300 до более чем 600 человек получили ранения.

Перед терактом

Около 22:00 по местному времени, 21 ноября 2008 года группа из десяти подготовленных террористов — Мохаммед Аджмала Касаба, Абу Али, Абу Сохеба Абдула, Рехамана Чота, Фахады Уллаха, Абу Деры Исамал Хана, Насира Умара, Бабара Имарана Акашы, Акира Али Хамы и Бады Абдула Рехаман покидают Карачи на надувных лодках. Их направление — Мумбаи.

Каждый из террористов имеет при себе Автомат Калашникова (47 или 74), с шестью или семью модифицированными магазинами снаряженными на 35 или 40 патронов, плюс более 400 запасных патронов калибрами 5,45×39 мм или 7,62×39 мм, 8 ручных гранат, револьвер системы «Наган» и по 50 патронов к нему, два охотничьих ножа, бронежилет, и недельный запас питьевой воды и сухофруктов.

23 ноября 2008 года террористы расстреливают четырёх индийских моряков и захватывают рыболовный траулер вместе с его капитаном, которого под угрозой смерти заставляют перевезти их в Мумбаи.

26 ноября 2008 года, около 19:40 по местному времени в семи километрах от пристани «Colaba», преступники расстреливают капитана перевозившего их траулера и сбрасывают его тело в воду, после чего пересаживаются на четыре надувные лодки и гребут к берегу на вёслах.

В 20:10 первая группа из четырёх террористов высаживается на берег и движется по направлению к «Badhwar Park». Ещё шестеро продолжают плавать вдоль берега в поисках подходящего места для высадки.

В 20:30 остальные террористы высаживаются на берегу в районе «Cuffe Parade» и со спортивными сумками движутся по направлению к заранее отобранным целям. Четверо террористов пешком направляются в «Taj Mahal Palace & Tower» и находящейся напротив «Leopold Cafe», ещё двое (Абу Дера Исмаил Хан и Аджмал Касаб) ловят такси и едут в направлении вокзала «Виктория-Терминус», также на такси, к отелю «Трайдент Оберой» передвигаются ещё два террориста, и последние два, пешком идут в Еврейский центр в деловом центре «Нариман».

Хронология теракта

«Трайдент Оберой» 26 — 28 ноября 2008:

В 21:20 по местному времени 26 ноября 2008, двое террористов — 20-летний Абу Сохеб Абдул и 24-летний Фахад Уллах, через чёрный ход врываются в гостиницу «Трайдент Оберой» (англ. Oberoi Trident hotel)» и открывают беспорядочный огонь очередями по всем, кто находится внутри. В здании начинается паника, люди начинают беспорядочно прыгать под столики (на первом этаже находилось кафе) или разбегаться, некоторые напротив впадают в шоковое состояние и падают насмерть сраженные пулями террористов. В здании гостиницы гибнут не менее 10 человек, еще не менее 30 получают ранения. Террористы ведут огонь из окон кафе по проезжающим мимо автомобилям и даже бросают в такси две ручные гранаты, в результате чего погибают еще не менее пяти человек и еще 15 получают осколочные ранения. Террористы покидают здание на несколько минут и с крыльца обстреливают прохожих, это дает время оставшимся в живых либо забаррикадироваться на кухне, либо покинуть место стрельбы.

Вернувшись, Уллах и Абдул видят, что часть пострадавших заперлась на кухне, после чего пытаются открыть металлическую дверь с помощью нескольких автоматных очередей по ней, когда это не выходит, они кидают гранату в оконо раздачи, однако та не срабатывает. После чего террористы начинают ходить по номерам и расстреливать постояльцев. В 6 утра 27 ноября 2008 года отель полностью окружён полицейским спецназом, армейскими подразделениями и сотрудниками полиции. Террористы стреляют в их сторону из окон, а также применяют против сотрудников сил правопорядка ручные гранаты.

В 8:40 утра полиция начинает штурм захваченного террористами объекта. Перестрелка и взрывы не стихают ни на минуту. В 13:30 в здании разрываются две ручные гранаты, после чего перестрелка стихает. Полиция, ошибочно считая что преступники погибли заходит в здание. В 17:35 войдя в здание натыкается на засаду террористов, отступает. После нескольких взрывов, примерно в 19:45 на четвёртом этаже начинается сильный пожар. Из здания уже спасены не менее 31 человека, четверо с тяжёлыми ранениями находятся в бессознательном состоянии.

В 10:00 28 ноября 2008 последние 24 выживших заложника спасены полицейским спецназом. Террористы забаррикадировались на третьем этаже и продолжают отстреливаться. Между 10:45 и 11:00 в результате применения светошумовых гранат и молниеносного штурма спецназ ликвидирует обоих преступников.

В 15:00 полицейские отчитываются о полном контроле над зданием. Тела двух террористов вынесены на улицу. Официально подтверждена смерть 35 человек, включая двух нападавших и ранение не менее 68 человек. Спасены 143 человека.

«Taj Mahal Palace & Tower» и «Leopold Cafe» 26 — 29 ноября 2008:

Leopold Cafe

Примерно в 21:30 по местному времени, посетители «Leopold Cafe» слышат два громких хлопка (террористы применили две ручные гранаты перед входом), и не менее трёх мелких. Через менее чем тридцать секунд после этого двое преступников врываются в помещение и открывают беспорядочную стрельбу. В кафе начинается паника, часть посетителей пытается бежать в находящиеся через дорогу «Taj Mahal Palace & Tower», другие прячутся под столиками. Большинство погибает при попытке к бегству, так как террористы ведут очень плотный огонь. В здании происходит детонация осколочной гранаты. В течение трёх минут стрельба стихает. На месте погибают 11 человек, ещё 28 получают ранения. Часть раненых посетителей с трудом перебегает в отель, где шокированный персонал пытается оказать им первую медицинскую помощь и начинает звонить в полицию.

Taj Mahal Palace & Tower

Ровно в 21:40 двое террористов ранее стрелявших в кафе врываются в отель и открывают беспорядочную стрельбу из автоматов в вестибюле, где находится часть спасшихся и раненых людей. В это же время ещё двое ранее уже находившихся в отеле террористов, начинают врываться в номера и расстреливать ничего не понимающих постояльцев, часть из них сгоняют на первый этаж, других убивают на месте. На пятом этаже один из террористов применяет ручную гранату, в результате чего начинается пожар. К 23:00 26 ноября террористы контролируют почти всё здание гостиницы, часть постояльцев прячется в своих номерах, некоторые забаррикадировались в подсобных помещениях, либо подземном ресторане. К 00:00 27 ноября 2008 полиция оцепляет весь район прилегающий к отелю, у здания находится более двухсот полицейских, и солдат индийской армии, ожидается прибытие спецназа. В час ночи, пожар на пятом этаже гостиницы усиливается настолько, что начинает быть виден с улицы, а всё здание внутри окутывается едким дымом. Первые репортёры снимают происходящее у отеля в прямом эфире. Террористы стреляют в сторону сотрудников полиции из окон. В 2:30 весь пятый этаж поглощен огнём. Перестрелка у здания не стихает, один индийский репортёр погибает, ещё один получает ранения от пуль террористов.

В 3:00 — 4:00 к зданию прибывают пожарные машины, которые с помощью лестниц тушат пожар на пятом этаже, при этом попадая под шквальный огонь террористов, открывших его из окон крыла находящегося напротив. К 5:30 утра пожар потушен, двое пожарных погибли, не менее 5 ранены. К 6:00 здание покинуло более 200 человек, тем не менее внутри ещё остается 150 человек и все террористы. Прибывает полицейский спецназ.

В 6:30 утра спецназ начинает штурм захваченного террористами отеля. Террористы начинают ожесточенное сопротивление, происходит не менее трёх взрывов ручных гранат. К 8:00 утра, спецназ вытесняет террористов из фойе. В 9:30 из здания выведены ещё 50 заложников. Ожесточённый бой не стихает ни на минуту.

В 10:30 утра террористы вытеснены вглубь отеля, по меньшей мере один из них уже ранен. Стрельба становится менее интенсивной чем ранее. В 12:00 последние 50 человек выведены из отеля.

К 16:30 террористы контролируют лишь четвёртый этаж, оттуда ведя огонь по спецназовцам в фойе и на улице. Один из террористов уже убит. В одном из номеров на четвёртом этаже начинается пожар, его причины так и не были установлены. К 19:20 перестрелка внезапно стихает. Спецназ запрашивает подкрепление. По меньшей мере один из них убит, и ещё двое ранены.

В это же время вынесены первые 15 тел погибших. Никаких следов того, что террористы живы не наблюдается. Спецназ заявляет о том, что контролирует почти 90% отеля, но не может проникнуть на четвёртый и пятый этажи из-за баррикад устроенных террористами и сильного задымления.

В 14:50 28 ноября из здания вынесены почти все тела погибших. Полиция заявляет, что им неизвестно живы ли террористы, однако они точно знают, что «не менее одного из них уже ликвидировали». Репортёры продолжают снимать происходящее у отеля в прямом эфире.

Тем не менее ровно в 14:53 из окон четвёртого этажа в сторону полицейских внезапно раздаются две автоматные очереди по три выстрела. Двое полицейских из оцепления получают ранения. Также слышны не менее четырёх взрывов ручных гранат. Перестрелка и штурм вспыхивают с новой силой. В 15:00 с помощью взрывчатки полицейские подрывают баррикады террористов на четвёртом этаже. Огонь из окон прекращается, но слышен из глубины здания. В 15:59 в здании отчётливо слышны не менее десяти идущих подряд разрывов ручных гранат, почти сразу же после, перестрелка стихает. До 19:00 обстановка в здании и на улице спокойная. Полиция отчитывается о том, что с момента начала штурма ликвидировано не менее двух из четырёх террористов. Потери штурмовой группы спецназа - 1 погибший и 4 раненых. В 19:30 внезапно раздаётся взрыв ручной гранаты и четыре одиночных выстрела из глубины здания, затем всё стихает. В 20:30 звучит одна автоматная очередь. Спецназ отчитывается что ими ликвидирован третий из четырёх террористов, но они не могут установить местонахождение последнего.

В 3:40 утра 29 ноября из здания вынесены тела трёх уничтоженных террористов и последние шесть тех погибших постояльцев. Взрывов и выстрелов больше нет.

Внезапно в 4:10 из здания слышится не менее трёх взрывов предположительно ручных гранат, за ними следует пять автоматных выстрелов доносящихся с четвёртого этажа. В 4:20 спецназ заявляет что ими контролируется весь отель кроме одного крайнего номера на четвёртом этаже, где забаррикадировался последний оставшийся в живых террорист. В 5:00 спецназ начинает защищать четвёртый этаж, последний преступник открывает по ним шквальный огонь из автомата, также происходит две детонации установленных террористом на подступах к своему последнему убежищу «растяжек». Один спецназовец тяжело ранен.

В 7:00 утра из здания доносятся многочисленные выстрелы (не менее 30 — 40), после чего гремит взрыв ручной гранаты и всё стихает.

В 7:30 утра спецназ отчитывается о полном контроле над зданием и о том, что последний террорист был застрелен в 7:01 утра. На тот момент почти весь четвёртый этаж и большая часть второго охвачены сильным огнём из фойе вырываются чёрные клубы дыма. Почти все окна в здании разбиты в результате ожесточённой перестрелки

Вокзал «Виктория-Терминус» 26 ноября 2008 (21:42 — 22:30):

В 21:42 по местному времени 26 ноября 2008 года 21-летний Аджмал Касаб, вместе с 25-летним Абу Дера Измаил Ханом прибывшие на такси пятью минутами ранее применяют две гранаты в зале ожидания на вокзале Виктория-Терминус. После чего открывают шквальный огонь по людям из своих АК-74.

Расстреляв толпу на вокзале, они взяли в заложники двух выживших констеблей и прикрываясь ими, открыли шквальный огонь по подъезжающему полицейскому автомобилю, в котором ехали Хамант Каркаре, Виджай Саласкар и Ашок Камт, у которых на троих был лишь один старый Револьвер Webley, и винтовка времен Второй мировой войны «Ли-Энфилд», в ходе непродолжительной перестрелки все трое полицейских погибли, Касаб и Хан вместе с заложниками сели в их автомобиль и поехали в сторону кинотеатра «Метро», в котором любили собираться западные туристы.

В дороге у одного из заложников зазвонил мобильный, и тогда Касаб застрелил его. Затем террористы обстреляли собравшихся у входа в кинотеатр людей, но ни попав ни в кого, немедленно угнали серебристую «Škoda Octavia» и поехали в сторону знаменитого мумбайского пляжа Чаупати. Полиция уже знавшая о начале террористических атак перекрыла все дороги в городе блокпостами. Через 50 минут после первых выстрелов в 22.30 по местному времени Хан и Касаб наткнулись на полицейский блокпост недалеко от пляжа, остановившись в 30 метрах от блокпоста, они попытались резко развернуться, но сотрудники полиции открыли по автомобилю огонь на поражение. В завязавшейся перестрелке Хан был убит попаданием пуль в голову и лицо, Аджмал был касательно ранен в шею и колено, и притворился мёртвым.

Инспектор полиции Тукарам Омбле вооружённый лишь полицейской дубинкой, пошёл проверить тела, и когда приблизился к Касабу, тот резко привстал и произвёл пять выстрелов из своего автомата в верхнюю часть туловища и голову полицейского. В последние секунды своей жизни, раненый Омбле успел перехватить ствол автомата Касаба, и это позволило его коллегам захватить раненного террориста живым. Инспектор скончался от полученных ранений, когда его несли в машину скорой помощи. Всего от рук Касаба и Измаил Хана погибли 58 и были ранены 109 человек. Они стали самыми первыми нейтрализованными террористами.

«Nariman House» 26 — 28 ноября 2008:

Еврейский центр под названием «Nariman House» был атакован последним и атака была наименее «эффективной».

В 21:45 по местному времени 26 ноября 2008 года, двое террористов (Абу Умар и Бабар Имаран Акаша) ворвались в помещение, и открыли беспорядочную стрельбу очередями по находившимся там людям. В ходя этого были застрелены не менее 6 человек, в том числе раввин и его беременная жена. и ранены 8. По недосмотру террористов центр был почти пуст и в заложники удалось взять всего 9 человек (восьмерых ранеными).

В 7:00 27 ноября, полиция полностью окружает здание и эвакуирует всех людей в радиусе двух километров от места. Они пытаются выйти на связь с террористами, но ничего не выходит. Около 11:00 Из окон второго этажа террористы открывают огонь по полицейским. Однако завязавшийся бой ненадолго стихает. Между 11:30 и 12:00 звучат разрывы светошумовых гранат, и у здания начинается ожесточенная перестрелка. Спецназ в количестве 22 человек не может зайти в здание, так как находится под обстрелом и вынужден обороняться. В 14:45 из здания доносится несколько разрывов ручных гранат, перестрелка не стихает. В 17:30 прибывает вертолёт Ми-17, с помощью него спецназовцам удаётся высадиться на крышу и начать штурм оттуда.

В 00:00 28 ноября, под шквальным перекрёстным огнём не стихающей перестрелки из здания выбираются все 9 удерживаемых на первом этаже заложников. Один из индийских спецназовцев, прикрывавший их бегство, получает тяжёлое ранение в шею, позже умирает.

Около 7:30 утра террористы вытеснены вглубь здания и продолжают отстреливаться, удерживая сотрудников полиции с помощью сооружённых баррикад.

Первый террорист Абу Умар был убит около 19:30 снайпером, с крыши напротив. В это же время спецназу наконец удаётся найти шестерых погибших заложников. Последний террорист Бабар Имран Акша застрелен спецназом около 20:30 по местному времени.

Атака на Еврейский центр была наименее кровопролитной. Несмотря на двухдневную осаду, погибли всего 9 человек включая двух террористов и спецназовца, ранения получили 8 гражданских лиц и 2 сотрудника полиции.

Последствия

• Многие международные авиалинии временно прекращали полёты в Мумбаи в интересах безопасности команды и пассажиров.
• «Помимо страха и паники у населения, террористам удалось резко обострить и без того непростые отношения между Индией и Пакистаном (кстати, двумя ядерными державами)», — отмечал в 2009 году заместитель секретаря Совета безопасности РФ генерал-полковник Валентин Соболев.
• В мае 2010 г. индийский суд приговорил к смертной казни единственного выжившего террориста, принимавшего участие в атаке Мохаммеда Аджмала Амира Касаба.
• В июне 2012 г. В Индии арестован один из организаторов террористической атаки на Мумбаи в 2008 году, сообщает сайт Express India. Абу Хамза, также известный как Сайед Забиуддин, был задержан 21 июня в аэропорту Дели по возвращении из одной из ближневосточных стран. В свою очередь индийский телеканал IBN уточняет, что Хамза был доставлен по запросу Индии из Саудовской Аравии. Ранее террорист находился в розыске по линии Интерпола.
• После поимки Дели Абу Хамза Индия заявила, что предполагаемый организатор терактов в Мумбаи в 2008 году дал признательные показания. Согласно этим данным, к террористической атаке, унесшей жизни 166 человек, причастны власти Пакистана.
• В августе 2012 г. Верховный суд Индии оставил смертный приговор Мохаммеда Аджмала Амира Касаба в силе. Его прошение о помиловании президентом Индии Пранабом Мукерджи было отвергнуто ранее в этом месяце.
• В ноябре 2012 г. Мохаммед Аджмал Амир Касаб был казнён.

См. также

• Взрывы в Бомбее (1993)

Ссылки

• [lenta.ru/story/mumbai/ Lenta.ru: Террор: Теракты в Мумбаи]
• [www.vesti.ru/doc.html?id=227476 Атака на Мумбай]
• [www.iimes.ru/rus/stat/2008/08-12-08a.htm Плещунов Ф. О. Британский след терактов в Мумбаи: кому выгодно?]

Отрывок, характеризующий Атака на Мумбаи

Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.