Павези, Аттилио

Аттилио Павези
Общая информация
Дата рождения	1 октября 1910(1910-10-01)
Место рождения	Каорсо, Италия
Дата смерти	2 августа 2011(2011-08-02) (100 лет)
Место смерти	Буэнос-Айрес, Аргентина
Гражданство	Италия Италия
Информация о гонщике

Олимпийские награды
Шоссейный велоспорт
Золото	Лос-Анджелес 1932	Индивидуальная гонка
Золото	Лос-Анджелес 1932	Командная гонка

Аттилио Павези (итал. Attilio Pavesi, 1 октября 1910, Каорсо, Италия — 2 августа 2011, Буэнос-Айрес, Аргентина) — итальянский шоссейный велогонщик, двукратный чемпион Олимпийских игр в Лос-Анджелесе (1932).

На X Олимпиаде в Лос-Анджелесе в 1932 году Павези стал двукратным чемпионом, выиграв индивидуальную шоссейную гонку, а также командную гонку вместе с товарищами по сборной Италии Джузеппе Ольмо (1911—1992) и Гульельмо Сегато (1906—1979). В 1933 году ушёл в профессионалы, выступая за команду Maino-Clement, однако особых успехов не добивался.

Во время Второй мировой войны Павези эмигрировал в Аргентину, где организовывал соревнования по велоспорту. На момент смерти считался старейшим по возрасту из живших на тот момент олимпийским чемпионом (по некоторым олимпийским чемпионам нет информации о дате смерти).

Ссылки

• [www.radsportseiten.net/coureurfiche.php?coureurid=11854 Профиль на сайте radsportseiten.net] (англ.)
• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/pa/attilio-pavesi-1.html Павези, Аттилио] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)

Отрывок, характеризующий Павези, Аттилио

Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.