Ашешов, Николай Петрович
| Николай Петрович Ашешов | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: | |
Николай Петрович Ашешов (1866—1923) — талантливый журналист[1] и редактор, который печатался под псевдонимами Ожогов, Пончь и другими.
Биография
Николай Петрович Ашешов родился в 1866 году в крестьянской семье.
В 1885 году поступил на юридический факультет Московского университета, который успешно окончил с дипломом 1-й степени. Работал помощником присяжного поверенного[2].
Свою деятельность в роли публициста Николай Петрович Ашешов начал в 1892 году в в газете «Русская жизнь», которая находилась под пристальным присмотром властей и вынесла ряд цензурных взысканий: 1 предостережение, пять воспрещений розничной продажи и три прекращения печатания частных объявлений. Деятельность юного литератора также не понравилась властям и в том же 1892 году против Н. П. Ашешова было возбуждено дело и, согласно статье 416 Устава Уголовного Суда, автор отдан под особый надзор полиции и выслан из города Москвы.
По прибытии в Самару в январе 1893 года по 1894 год редактировал «Самарскую газету»[3] под недремлющим оком цензуры. Самарский полицмейстер написал городскому приставу I части следующее поручение: «Милостивый Государь, я предписываю иметь постоянный личный надзор за Ашешовым. Причём поручаю Вам негласно наблюдать, не вступил ли Ашешов в распорядители по типографии Новикова и заведование „Самарской газетой“». А. А. Смирнов вспоминает, что Ашешов, при содействии Ещина, за исключением хроники, делал едва ли не весь номер; его перу принадлежали обозрения, фельетоны на местные злобы дня и «передовицы» издания. Российский журналист Н. Самойлов, проживавший в то время в Самаре, написал об Ашешове следующие строки:
«В моей памяти сохранился этот высокий человек с изломанными бровями под прозрачной синевой очков, насмешливыми губами и бородкой Мефистофеля, „газетчик“ до мозга костей… Острый и живой в общении, легко сходившийся с людьми, он прекрасно ладил со своим партнером и был одинаково желанным гостем и в купеческих гостиных, и в салонах либеральных земцев. Газета через него тесно сближалась с жизнью»[4].
То, что газета «не дает спокойных дней здешней публике. Она колется как ёж…» Максим Горький считал заслугой Ашешова. Помимо этого, Ашешову удалось привлечь к сотрудничеству таких видных авторов того времени, как Максим Горький, Е. Н. Чириков, Р. Э. Циммерман, А. К. Клафтон, М. Г. Григорьев, Н. П. Маслов и др. Благодаря этому, провинциальное издание пользовалось немалым авторитетом. Нередким гостем в доме Ашешова (нынешняя улица Фрунзе,153) была Александра Леонтьевна Толстая с двенадцатилетним сыном Алексеем, которая также размещала в газете свои очерки и рассказы.
Летом 1895 года Николай Ашешов по семейным обстоятельствам уехал из Самары в Нижний Новгород. В 1895—1897 годах он был фактическим редактором «Нижегородского листка». Этому назначению во многом способствовала рекомендация Горького, который написал В. Г. Короленко, что Ашешов «ценный, живой человек» и сумеет сделать «и из „Листка“ хорошую газету».
Получив в 1898 году возможность переехать в Москву, Ашешов стал сотрудником «Курьера», а с 1890 года работал в петербургских изданиях («Новости», «Неделя», «Санкт-Петербургские ведомости», «Образование») по вопросам внутренней жизни и литературной критики.
Николай Петрович Ашешов скончался в 1923 году.
Напишите отзыв о статье "Ашешов, Николай Петрович"
Примечания
- ↑ Ашешов Николай Петрович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ Архив Губернского Жандармского Управления Самары
- ↑ Самарская Газета // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ [litmuseumsamara.narod.ru/tols.htm Самара и А. Н. Толстой]
Ссылки
- [lanterne.ru/nikolay-asheshov/ Николай Ашешов. Рассказы]
Отрывок, характеризующий Ашешов, Николай Петрович
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
