А. Вайтер

Айзик-Меер Девенишский
Псевдонимы:	А. Вайтер
Дата рождения:	1878(1878)
Место рождения:	Бенякони, Вороновский район
Дата смерти:	21 апреля 1919(1919-04-21)
Место смерти:	Вильно
Гражданство:	Российская империя
Род деятельности:	поэт, драматург, прозаик
Жанр:	драма, роман, стихотворение

А. Вайтер (настоящее имя Айзик-Меер Девенишский, 1878 — 21 апреля 1919, Вильнюс) — еврейский писатель.

Биография

Родился в местечке Бенякони. Получил традиционное еврейское религиозное воспитание в хедерах и иешивах. Только в 18 лет приобщился к светской культуре, начал писать стихи на русском, польском, идише, иврите. Развившееся к тому времени еврейское рабочее движение захватило его: он стал активным членом «Бунда», редактировал ряд изданий последнего. В 1899 г. был арестован за перевозку нелегальной литературы. В 1901 Вайтер отбывал заключение в Бутырской тюрьме, в 1902—1904 и 1912—1915 был в ссылке. Вайтер (партийная кличка «товарищ Арон») сыграл большую роль в революционных событиях в Вильно в октябре 1905 г.

После поражения революции 1905 г. Вайтер пережил разочарование в социалистических идеях и посвятил себя преимущественно драматургии. В пьесах «На заре» (идиш ‏«Фартог»‏‎), «В огне» (идиш ‏«Ин фаер»‏‎) и в особенности «Немой» (идиш ‏«Дер штумер»‏‎) Вайтер приветствовал возвращение к синагоге еврейской интеллигенции, разочарованной в революции, и утверждал национально-религиозный быт. Драмы Вайтера, организованный им сообща с Шмуэлем Нигером и Шмарье Гореликом журнал «Литерарише монатшрифтн» («Literarische Monatschriften», Вильно), его программная статья «Тоска по гениальности», где он пытался доказать, что еврейский гений преимущественно — гений религиозной мысли, — всё это являлось оформлением сознания националистически настроенной еврейской интеллигенции в годы реакции.

Вайтер, в произведениях которого публицистика превалировала над художественным творчеством, сыграл значительную роль в утверждении модернизма в еврейской литературе. В годы своей последней ссылки он начал роман «У шамана» (не закончен, опубликован в 1920), и перевёл «Детство» Максима Горького на идиш.

После Февральской революции Вайтер много ездил по России, жил в Петрограде, Нижнем Новгороде, Минске, Бобруйске. После взятия Красной Армией Вильнюса возглавил новосозданное еврейское издательство. Вскоре после того, как Вильнюс был занят польскими войсками в апреле 1919 года, был убит во время погрома.

Был похоронен на еврейском кладбище на Заречьи, по левую сторону нынешней улицы Оланду. При ликвидации этого кладбища в начале 1960-х годов останки Вайтера, вместе с прахом писателя и учёного Самуила Иосифа Финна (Шмуэль Иосеф Финн), был перенесён в 1963 году на новое еврейское кладбище в Шяшкине. В 1991 году на средства городского самоуправления был установлен памятный камень с их именами.

Статья основана на материалах Литературной энциклопедии 1929—1939.'В статье использован текст Исаака Нусинова, перешедший в общественное достояние.

Отрывок, характеризующий А. Вайтер

– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.