Белоглазов, Сергей Григорьевич

Сергей Григорьевич Белоглазов
Дата рождения	1948(1948)
Страна	СССР СССР, Россия Россия,
Профессии	пианист, педагог
Инструменты	фортепиано
Жанры	классическая музыка
Награды

Сергей Григорьевич Белоглазов (род. 1948) — российский пианист и музыкальный педагог. Сын композитора Григория Никандровича Белоглазова (1902—1988).

Биография

Музыкальное образование получил в Московской консерватории, где учился у профессоров М. С. Воскресенского (1966—1971) и Т. П. Николаевой (1972—1975).

Дипломант Международного конкурса памяти Горовица.

В репертуаре Белоглазова-исполнителя — произведения Шуберта, Шумана, Брамса, Шопена и С. Прокофьева.

Профессор кафедры специального фортепиано Уральской государственной консерватории имени М. П. Мусоргского.

Заслуженный деятель искусств России. Имя С. Г. Белоглазова занесено в «Золотую книгу Урала».

Дело об избиении

1 февраля 2010 года 62-летний профессор Белоглазов, как утверждается, был избит на улице сотрудником милиции. По свидетельству профессора Белоглазова, милиционеры нанесли ему «удары в голову ногами». У Сергея Белоглазова официально был подтвержден диагноз «сотрясение мозга». После широкого освещения инцидента в Живом журнале было возбуждено уголовное дело против милиционера и ему было предъявлено обвинение по п.п."а", «б» ч.3 ст.286 УК РФ — превышение должностных полномочий. 15 июня 2010 года дело было передано в суд.

По решению Чкаловского районного суда Екатеринбурга милиционер, избивший профессора С. Белоглазова, был оправдан за отсутствием в его действиях состава преступления. Профессор Белоглазов не собирается обжаловать приговор: «Сколько было лживых показаний милиционеров, и как они меня измучили в ходе процесса! Это дело абсолютно заказное. Я не собираюсь его продолжать. Меня ждут внуки, и я не собираюсь гробить своё здоровье».

Ссылки

• [uralcons.org/struktura/kafedry/kafedra_specialnogo_fortepiano/belogolazov_sergej_grigorevich/ Страница на сайте Уральской консерватории]

Отрывок, характеризующий Белоглазов, Сергей Григорьевич

– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!