Московская государственная консерватория имени П. И. Чайковского

Московская государственная консерватория имени П. И. Чайковского (МГК им. П. И. Чайковского)
Год основания	1866
Ректор	А. С. Соколов, профессор, Заслуженный деятель искусств РФ, доктор искусствоведения
Расположение	Москва, Россия Россия
Метро	03 Арбатская 04 Арбатская; также 01 Библиотека имени Ленина 04 Александровский сад 01 Охотный Ряд 02 Театральная 07 Пушкинская 02 Тверская
Юридический адрес	125009, Москва, ул. Большая Никитская, 13
Сайт	[www.mosconsv.ru consv.ru]
Награды

К:Учебные заведения, основанные в 1866 году

Московская государственная консерватория имени П. И. Чайковского — высшее музыкальное учебное заведение в Москве, один из ведущих музыкальных вузов России и мира.

Исторический очерк

Предыстория

В 1766 году будущий участок Консерватории купила княгиня Екатерина Романовна Дашкова (1743—1810), впоследствии — президент Академии наук и Российской академии. Строительство дома было окончено в 1790-е годы. Его автором был В. И. Баженов, проект которого корректировала сама хозяйка. В конце жизни она проводила здесь зимы.

В 1810 году здание унаследовал племянник, граф Михаил Семёнович Воронцов, будущий герой войны, участник Бородинского сражения, затем губернатор Новороссии и Бессарабии, наместник Кавказа. Он сдавал дом в аренду. В 1812 году дом горел, восстановлен к 1824 году.

Учреждение консерватории

Мысль об учреждении консерватории в Москве впервые высказал в 1819 году Фридрих Шольц, капельмейстер Большого театра, но идея не нашла поддержки. Спустя 11 лет, в 1830 году, ему удалось получить разрешение открыть у себя на дому «бесплатное преподавание генерал-баса и композиции».

Значительно позже, в 1860 году, Н. Г. Рубинштейн, совместно с В. А. Кологривовым, организовал в Москве музыкальные классы Московского отделения Императорского русского музыкального общества. Соучредителем Рубинштейна был князь Николай Петрович Трубецкой, председатель московского отделения Русского музыкального общества (1863—1876). Первоначально занятия музыкальных классов проходили на квартире Н. Г. Рубинштейна (жившего на Садовой улице, в доме Волоцкого). Прежде всего были организованы занятия по хоровому пению (К. К. Альбрехт) и элементарной теории музыки (Э. Л. Лангер, затем — Н. Г. Рубинштейн и Н. Д. Кашкин); с осени 1863 года, когда большинство классов переехало по новому адресу местожительства Н. Г. Рубинштейна (Мясной переулок, дом Буркина), стали преподаваться сольное пение (Б. О. Вальзек и А. Р. Осберг) и игра на различных инструментах: скрипка (К. А. Кламрот и В. В. Безекирский), фортепиано (Н. Г. Рубинштейн, Э. Л. Лангер и Н. Д. Кашкин), виолончель (К. Ф. Эзер), флейта (Ф. Ф. Бюхнер), труба (Ф. Б. Рихтер). В 1864 году численность учеников превысила двести человек, и РМО арендовало дом Воейковой на Моховой улице, где разместилась и квартира Рубинштейна. В 1866 году появились преподаватели Л. Ф. Минкус (скрипка), Ю. Венявский и А. Доор (фортепиано), П. И. Чайковский (элементарная теория музыки).

В 1862 году была создана консерватория в Санкт-Петербурге, и возникла потребность в высшем музыкальном учебном заведении в Москве. Уже в отчёте Русского музыкального общества за 1863/1864 год упоминался концерт, организованный «в пользу имеющей открыться в Москве консерватории».

Консерватория в Москве была основана в 1866 году, торжественное открытие состоялось 1 сентября. Главным инициатором создания консерватории был Н. Г. Рубинштейн, соучредителем — князь Николай Петрович Трубецкой.

Консерватория

Высочайшее соизволение на открытие московской консерватории, по ходатайству Августейшей Покровительницы Общества, Великой Княгини Елены Павловны, последовало 24 декабря 1865 года. Директором её в феврале 1866 года был утверждён Н. Г. Рубинштейн. Инспектором консерватории был назначен К. К. Альбрехт. Ко дню открытия консерватории был арендован дом на углу Воздвиженки и проезда Арбатских ворот, в доме баронессы Черкасовой. Дом не сохранился. В 1941 году во время воздушного налёта на Москву это здание было разрушено бомбой . В 1871 году Московская консерватория арендовала дом Дашковой, а в 1878 году купила его за 185 тысяч рублей.

Финансирование Консерватории осуществлялось за счёт доходов Русского музыкального общества от концертной деятельности, а также городских и правительственных субсидий, пожертвований частных лиц и платы за обучение. Курс обучения в Консерватории до 1879 года занимал шесть лет, затем был увеличен до девяти лет. Он охватывал как музыкальные классы (инструментальные, вокальный, оркестровый, хоровой, оперный, теоретические), так и общеобразовательные дисциплины. До 1917 года обучение было платным.

В первые годы существования консерватории уровень требований для поступающих в неё был по необходимости очень низкий, только учившиеся раньше в классах музыкального Общества имели некоторую теоретическую подготовку, все остальные должны были начинать теорию музыки с элементарного курса, в который зачислялись все поступающие в консерватории без различия степени их подготовки по игре на каком-либо инструменте, главным образом, конечно, на фортепиано. В первом 1866/1867 учебном году в профессорских (старших) классах было 38 учеников на фортепиано; в младших классах (классах адъюнктов) было 43. В мае 1867 года состоялись общие экзамены, на основании которых учащиеся были распределены по курсам.

В первые годы деятельности в консерватории преподавали профессора: фортепиано — Н. Г. Рубинштейн, Ю. Веневский, К. Ф. Вильшау (адъюнкт), А Доор, К. Э. Вебер (адъюнкт), А. И. Дюбюк, А. К. Зандер (адъюнкт), К. Клиндворт (с 1868), Н. Д. Кашкин, Э. Л. Лангер (адъюнкт), Л. Ф. Лангер (с 1869), Н. С. Зверев (занятия в младших фортепианных классах с 1870); сольное пение — А. Д. Александрова-Кочетова, Б. О. Вальзек, В. Н. Кашперов, А. Р. Осберг, Дж. Гальвани (с 1869); скрипка — Ф. Лауб, Л. Ф. Минкус, И. В. Гржимали (с 1869 — адъюнкт, с 1874 — профессор), Г. Шрадик (адъюнкт); виолончель — Б. Косман, В. Фитценхаген (с 1870); контрабас — Г. Ф. Шпекин; флейта — Ф. Ф. Бюхнер; гобой — Э. Ф. Медер; кларнет — В. Гут; валторна — М. Бартольд, труба — Ф. Б. Рихтер, фагот — К. Ф. Эзер; история и теория церковного пения в России — Д. В. Разумовский; музыкально-теоретические предметы — К. К. Альбрехт, Н. А. Губерт, Н. Д. Кашкин, Э. Л. Лангер, Г. А. Ларош, А. С. Размадзе; элементарная теория музыки и гармония — П. И. Чайковский (с 1870 — инструментовка и свободное сочинение).

В 1899 году был приглашён итальянский певец, композитор и педагог У. А. Мазетти, который поднял сольное пение на высочайший уровень, творчески объединив всё лучшее итальянской и русской школы.

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7701757000

Арендованное для консерватории здание очень скоро, из-за постоянно возраставшего количества учащихся, стало недостаточным, и летом 1877 года дом князя М. С. Воронцова на Никитской улице был окончательно приобретён в собственность Московского отделения Русского музыкального общества. Это здание в течение пятнадцати лет удовлетворяло учебные потребности консерватории, но к концу этого периода снова стало тесно, поскольку число учащихся значительно возросло (в 1868—1869 учебном году было 184 учащихся, а в 1893—1894 году — уже 430). Кроме того, стала ощущаться потребность в собственном концертном зале. Однако старое здание было заложено в Московском городском кредитном обществе, и был рассмотрен целый ряд предложений относительно покупки под постройку различных земельных участков в Москве. 27 ноября 1893 года было решено строить консерваторию по проекту академика архитектуры В. П. Загорского на месте дома князя Воронцова. В 1894 году, после перевода консерватории во временное наёмное помещение в доме князя Голицына на Волхонке, началась разборка старого здания, и 27 июня 1895 года была совершена торжественная закладка нового здания консерватории. В 1898 году консерватория уже начала свои занятия в новых классных помещениях, а 25 октября того же года был освящён и открыт Малый зал. Работы по устройству и отделке Большого зала были закончены только к 1901 году, и 7 апреля 1901 года состоялось торжественное открытие зала.

В 1932—1933 годах трёхэтажное здание было надстроено по проекту И. Е. Бондаренко. В 1983 году к консерватории присоединено здание Синодального училища церковного пения (бывший Дом Колычевых, в стиле классицизма, возведённый в конце XVIII века неизвестным архитектором школы М. Ф. Казакова; с 1925 года здесь размещался юридический факультет МГУ), получившее статус третьего учебного корпуса консерватории.

В годы советской власти для подготовки детей рабочих и крестьян к поступлению в Московскую консерваторию были организованы Воскресная рабочая консерватория (1927—1933) и Музыкальный рабочий факультет (1929—1935). Для приёма представителей союзных республик ежегодно выделялись внеконкурсные (целевые) места. В 1931—1932 годах, решая «задачу пролетаризации», Наркомпрос принял решение о переименовании Московской консерватории в «Высшую музыкальную школу имени Феликса Кона»; в эти годы предпринимались попытки упростить учебные планы, «привести их в согласие с марксистским методом»; в конце 1932 года прежнее название и академический профиль учреждения были восстановлены.

Залы

• Большой зал
• Малый зал
• Рахманиновский зал (построен в 1890 году)
• Конференц-зал
• Концертный зал имени Н. Я. Мясковского
• Овальный и Выставочный залы в музее им. Н. Г. Рубинштейна

Выдающиеся выпускники

За время существования консерватории из её стен вышли выдающиеся музыканты и исполнители, многие из которых позже стали преподавать в вузе.

См. Выпускники Московской консерватории

Выдающиеся педагоги

См. Преподаватели Московской консерватории

Директора и ректоры консерватории

№ п\п	Годы	Ректор
1	1866—1881	Рубинштейн, Николай Григорьевич
2	1881—1883	Губерт, Николай Альбертович
3	1883—1885	Альбрехт, Карл Карлович
4	1885—1889	Танеев, Сергей Иванович
5	1889—1906	Сафонов, Василий Ильич
6	1906—1922	Ипполитов-Иванов, Михаил Михайлович
7	1922—1924	Гольденвейзер, Александр Борисович
8	1924—1929	Игумнов, Константин Николаевич
9	1929—1931	Пшибышевский, Болеслав Станиславович
10	1932—1934	Шацкий, Станислав Теофилович
11	1935—1937	Нейгауз, Генрих Густавович
12	1937—1939	Шацкая, Валентина Николаевна
13	1939—1942	Гольденвейзер, Александр Борисович
14	1942—1948	Шебалин, Виссарион Яковлевич
15	1948—1974	Свешников, Александр Васильевич
16	1974—1990	Куликов, Борис Иванович
17	1991—2000	Овчинников, Михаил Алексеевич
18	2001—2004	Соколов, Александр Сергеевич
19	2004—2005	Суханов, Владимир Владимирович
20	2005―2009	Алиханов, Тигран Абрамович
21	c 2009	Соколов, Александр Сергеевич

Структура консерватории

В настоящее время в Консерватории действуют следующие факультеты:

• вокальный
• дирижерский (отделения хорового и оперно-симфонического дирижирования)
• историко-теоретический
• композиторский (кафедры композиции и современного хорового исполнительского искусства)
• оркестровый
• фортепианный
• исторического и современного исполнительского искусства

В состав Консерватории входят:

• Научно-музыкальная библиотека имени С. И. Танеева (одна из крупнейших музыкальных библиотек РФ, в данный момент функционирует не полностью)
• Лаборатория звукозаписи («фонотека», с 1947)
• Научно-издательский центр «Московская консерватория»
• Музей имени Н. Г. Рубинштейна
• оперная студия
• аспирантура и ассистентура-стажировка
• сектор педагогической практики с вечерней музыкальной школой-десятилеткой
• Информационно-вычислительный центр

Научные подразделения (институты) консерватории:

• Проблемная научно-исследовательская лаборатория
• Научно-исследовательский центр церковной музыки им. протоиерея Димитрия Разумовского
• Научный центр народной музыки им. К. В. Квитки
• Научно-исследовательский центр методологии исторического музыкознания
• Научно-творческий центр современной музыки

Коллектив Консерватории сейчас насчитывает около 500 преподавателей, 1500 студентов и аспирантов, 500 технических и административных сотрудников.

См. также

• Музыкальные вузы России
• Центральная музыкальная школа при Московской консерватории (ЦМШ)
• Академическое музыкальное училище при Московской консерватории
• Российская академия музыки имени Гнесиных
• Колледж имени Гнесиных
• Московский государственный колледж музыкального исполнительства имени Фредерика Шопена

Литература

• Московская консерватория 1866—1966. — М., 1966.

Ссылки

• [www.mosconsv.ru Официальный сайт Московской консерватории]
• [www.youtube.com/watch?v=FnVokzM_FVY Московская консерватория на рубеже веков.]
• [taneevlibrary.ru Официальный сайт Научной музыкальной библиотеки им. С. И. Танеева]
• [tvkultura.ru/video/show/brand_id/20918/episode_id/1329883/video_id/1515237/ Обсуждение накануне 150-летия Московской консерватории]

Отрывок, характеризующий Московская государственная консерватория имени П. И. Чайковского

– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.