Гржимали, Иван Войтехович

Иван Войтехович Гржимали (чеш. Jan Hřímalý; 13 апреля 1844, Пльзень — 11 (24) января 1915, Москва) — чешско-русский скрипач и музыкальный педагог. Сын органиста Войтеха Гржимали, брат композитора Войтеха Гржимали, дирижёра Богуслава Гржимали, певицы Марии Гржимали.

Окончил Пражскую консерваторию (1861), ученик Морица Мильднера. Концертировал в разных европейских странах, в том числе и во главе составленного из членов семьи Гржимали квартета. В 1862—1868 гг. концертмейстер Амстердамского симфонического оркестра, в нидерландский период выступал также в составе струнного квартета под руководством Эдуарда Раппольди.

В 1869 г. по приглашению Николая Рубинштейна занял место ассистента при профессоре Московской консерватории Фердинанде Лаубе (в дальнейшем также женился на его дочери). После смерти Лауба в 1875 г. Гржимали занял его место и оставался профессором консерватории в течение 40 лет до своей смерти; он считается одним из создателей российской скрипичной школы.

Среди многочисленных учеников Гржимали — Михаил Эрденко, Станислав Барцевич, Георгий Дулов, Павел Юон, Рейнгольд Глиэр, Владимир Бакалейников, Эммануил Крюгер, Иосиф Котек, Йоханнес Карл Паульсен. Андрей Белый писал в поэме «Первое свидание»:

Мои мистические дали
Смычком взвивались заливным,
Смычком плаксивым и родным —
Смычком профессора Гржимали.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Гржимали, Иван Войтехович

Отрывок, характеризующий Гржимали, Иван Войтехович

Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.